– Интересно, – она умолкла.
Он некоторое время смотрел на нее.
– Я был приманкой, адъюнкт?
– Нет.
– А появление Весельчака?
– Удачное совпадение.
Лейтенант тоже умолк и прикрыл глаза – у него закружилась голова. Парам и не подозревал, насколько устал. Он с трудом понял, что женщина обращается к нему. Он выпрямился, встряхнувшись.
Адъюнкт стояла перед ним.
– Сон позже, не сейчас, лейтенант. Я расскажу вам о вашем будущем. И было бы кстати, если бы вы слушали внимательно. Вы выполнили задание, как было приказано. Вы показали себя поистине… неутомимым. Ваша служба примерна. Вы возвращаетесь в офицерский корпус Унты. Вам будет дано время для завершения обучения. Как и в Итко Кане, ничего необычного не должно происходить, вы меня понимаете?
– Да.
– Прекрасно.
– Что же там произошло на самом деле, адъюнкт? Мы прекращаем расследование? Мы никогда и не узнаем правды. Но почему? Или это только я ничего не понимаю?
– Лейтенант, этим делом мы не можем заняться вплотную, но будем вести расследование. Я решила, возможно, ошибочно, что вы захотите выяснить все и быть рядом, когда время мести настанет. Я ошиблась? Возможно, вы довольно насмотрелись и хотите вернуться к нормальной жизни.
– Я хочу быть там, когда время мести настанет, адъюнкт, – он закрыл глаза.
Женщина молчала, но Паран и с закрытыми глазами знал, что она наблюдает за ним и взвешивает его возможности. Лейтенант и волновался, и был спокоен одновременно. Паран высказал пожелание, решение было за ней.
– Бумаги продвигаются медленно. Ваше возвращение будет оформлено через несколько дней. А пока поезжайте домой к отцу. Отдохните.
Он открыл глаза и поднялся. Когда он был уже у двери, она снова обратилась к нему:
– Лейтенант, я надеюсь, что такие сцены, как в тронном зале, не повторятся.
– Сомневаюсь, что я захочу это повторить, – ответил он.
Когда он вышел, ему послышалось что-то похожее на кашель из-за закрывшейся двери. Сложно было представить, что это может быть чем-то иным.
Когда Паран ехал по улицам Унты, его охватила дрожь. Такие знакомые картины, бесконечная толпа, много голосов, речь на разных языках. Все казалось Парану странным, изменившимся – не то, что он видел, а скорее то, что находилось где-то между зрением и мыслью. Изменился он сам, отчего чувствовал себя отчужденным.
Место было то же, сцены из жизни города те же, ничто не изменилось. Даром голубой крови было умение держать мир на расстоянии, наблюдать за ним свысока, не смешиваясь с толпой. «Даром и… проклятьем».
Но теперь Паран оказался один среди людей. Дворянство лишилось привилегий, единственной его привилегией теперь была надетая на нем форма. Не ремесленник, не лоточник, не купец – солдат. Орудие империи. Таких у империи десятки тысяч.
Он проехал через Ворота Сбора Пошлины и далее по Мраморной дороге. Здесь располагались дома купцов, отделенные от булыжной мостовой высокими заборами и окруженные садами. Постепенно толпа редела, у ворот домов появлялись частные стражники. В воздухе больше не чувствовались запахи пригоревшей еды, его наполнили звуки невидимых фонтанов и ароматы цветов. Запахи детства.
Появились знакомые поместья. Он ехал по Дворянскому Кварталу. Жизненное пространство, купленное самой историей и древними монетами. Империя растаяла, стала будничной и далекой. Здесь проживали семейства, которые насчитывали семьсот лет и вели свое начало от диких варваров-коневодов, пришедших когда-то с востока. Кровью и огнем захватили они деревеньку, выстроенную Kaнизaми на побережье. От воинов-варваров к скотоводам, к торговцам вином, пивом, тканями. Древняя знать была знатью клинка, нынешняя знать стала знатью золота, торговых сделок, интриг в залах гильдий.
Паран воображал, что он замкнул порочный круг, вернувшись к клинку, который столетия назад отвергло его семейство. Отец проклял его за этот выбор.
Он подъехал к знакомому дому. Сбоку высокая дверь, выходящая в переулок, который в другой части города считался бы широкой улицей. Охранника не было, только цепочка колокольчика, за которую он дважды потянул. Паран ждал, один в переулке.
Что-то грохнуло, послышалась ругань, и дверь, протестующе скрипя, открылась.
Паран увидел перед собой незнакомое лицо. Человек был стар, сгорблен. У него на шее висела много раз чиненная цепь, доходящая до колен. Его зубы ярко блестели.
Человек посмотрел на Парана снизу вверх водянистыми глазами.
– Остались гобелены.
– Простите?
– Конечно, стал старше, – привратник распахнул дверь пошире. – Но те же черты, прекрасная выправка, лицо и вообще все. Добро пожаловать домой, Ганоез.
Паран провел лошадь по узкому проходу между двумя хозяйственными постройками.
– Я не знаю тебя, солдат, – произнес Паран.
– Но, похоже, ты знаком с моим портретом. Что, он теперь служит у тебя каминным ковриком?
– Вроде того.
– Как тебя зовут?
– Гарнет, – ответил привратник; он запер дверь и шел теперь позади лошади. – Служу твоему отцу последние три года.
– А что ты делал до того, Гарнет?
– И не спрашивай.
Они вышли во двор. Паран остановился, глядя на охранника.
– Мой отец всегда все узнавал о людях, прежде чем принимать их на службу.
Гарнет широко улыбнулся, обнажив белоснежный ряд зубов.
– Да, так и было. И вот он я. Ничего бесчестного в моей жизни не было.
– Ты ветеран.
– Я возьму лошадь.
Паран передал ему поводья. Теперь двор показался ему значительно меньшим, чем раньше. Старый колодец, выкопанный безымянными людьми, жившими здесь сразу после завоевания Канизов, казалось, готов был рассыпаться в прах. Ни один мастер не возьмется перебирать эти древние камни, рискуя разбудить привидения и призвать их проклятия на свою голову. Под домом тоже встречались подобные камни, а многие комнаты и переходы из-за них вообще не использовались.
Слуги сновали по саду. Никто не заметил прибытия Парана.
Гарнет кашлянул.
– Твоих отца и матери здесь нет. Он кивнул. Они наверняка были в Эмало, в деревенском доме.
– А сестры здесь, – продолжал Гарнет. – Я послал слуг привести в порядок комнату.
– Там ничего не трогали? Гарнет опять ухмыльнулся.
– Ну да. Просто вынесли лишнюю мебель и бочки. Пространство важнее всего, знаешь ли…
– Как всегда, – вздохнул Паран и, ни слова больше не говоря, пошел к дому.
Шаги Парана отдавались гулким эхом, когда он подошел к длинному обеденному столу гостиной. Сидевшие на полу кошки бросились врассыпную. Паран снял дорожный плащ, бросил его на спинку стула. Потом сел на длинную скамью и устало прислонился к стене, завешенной гобеленом. Паран закрыл глаза.
Через несколько минут раздался женский голос:
– Я думала, ты в Итко Кане.
Он открыл глаза. Его сестра, Тавори, на год моложе, стояла в голове стола, положив руку на спинку отцовского стула. Сестра была как и прежде бледна, рыжеватые волосы подстрижены коротко, не по моде. Она стала выше ростом. Тавори больше уже не была неуклюжим подростком. Она безразлично разглядывала брата.
– Меня перераспределили, – ответил Паран.
– Сюда? Мы бы знали.
«Ах да, вы бы знали, неужели? Все бы только об этом и сплетничали», – подумал Паран.
– Все произошло внезапно, – сказал он вслух, – но произошло. Но я не останусь в Унте. Я здесь на несколько дней.
– Кто-то замолвил за тебя словечко? Он улыбнулся.
– К чему этот допрос? Или мы по-прежнему должны думать о нашем влиянии?
– Но ведь на тебе не лежит ответственность за семью, брат.
– Ах да, она лежит на тебе. Отец выздоровел?
– Он медленно выздоравливает. Здоровье у него слабое. Даже в Итко Кане ты…
Паран вздохнул.
– Все никак не оставишь меня в покое, Тавори? Все припоминаешь мой грехи? Я здесь всего на несколько дней, запомни. В любом случае, теперь семейство в надежных руках…
Ее бесцветные глаза сузились, но гордость не позволила ей ничего ответить.
– А как Фелисин? – спросил он.