– А вы не торопитесь, Алексей Иванович, – сказал Лось, поглядывая на лазоревые цветы. – В 1922 году небольшую деревню возле Калуги, стоявшую на земле, прежде принадлежавшей помещику Корсакову, назвали Марс. Это было сделано по предложению некоего «начальника из волости». По воспоминаниям очевидцев «начальник этот достал какую-то карту и, тыча туда пальцем, рассказал, что, мол, Бога нет, а есть такая планета на небесах: Марс». Впрочем, скептики считают, что при переименовании планету просто спутали с основоположником марксизма, а потом «задним числом» придумали объяснение. Сейчас деревня Марс переживает полный упадок, хозяйство запущено и брошено, живут одни пенсионеры, молодежь давно уехала в город. До ближайшей автобусной остановки, что в деревне Шашкино, из Марса приходится добираться несколько километров.
– Да, заехали, – сказал Гусев.
22. Я НАХОЖУ ДЕЮ
Мажордом, к которому я направился...
Мажордом, к которому я направился, имел распоряжение поместить меня... Браконьер мог бы так продолжать до утра…
…Браконьер мог бы так продолжать до утра, Но – увы! – было с временем туго; и он тихо заплакал, взглянув на Бобра, как на самого близкого друга. И Бобер ему взглядом признался в ответ, что он понял душою за миг, столько, сколько бы он и за тысячу лет не усвоил из тысячи книг. Они вместе в обнимку вернулись назад, и воскликнул Банкир в умилении: «Вот воистину лучшая нам из наград за убытки, труды и терпение!» Так сдружились они, Браконьер и Бобер (свет не видел примера такого!), что никто и нигде никогда с этих пор одного не встречал без другого. Ну а если и ссорились все же друзья (впрочем, крайне беззубо и вяло), только вспомнить им стоило песнь Хворобья, и размолвки их как не бывало!
Мажордом, к которому я направился, имел распоряжение поместить меня близ особы джеддака, подвергающегося во время войны особенно сильной опасности. По существующим на Марсе правилам, во время войны все было позволено.
Он немедленно проводил меня в апартаменты, где находился Тзэн Козис.
Едва я занял свой пост, как драпировки на противоположном от меня краю комнаты зашевелились и в комнату вошли четыре гвардейца, окруживших женскую фигуру. Приблизившись к Тзэн Козису, солдаты расступились, и перед джеддаком, не далее чем в 10 футах от меня, очутилась Дея Торис с ее прекрасным, улыбающимся лицом.
Саб Тзэн приблизился, чтобы встретить ее, и они, взявшись за руки, подошли близко к джеддаку. Тзэн Козис удивленно посмотрел на них и, встав, приветствовал Дею Торис.
– Какому странному капризу обязан я визитом принцессы Гелиума, которая лишь два дня тому назад, с редким вниманием к моей гордости, уверяла меня, что она предпочитает Тала Хаджуса, зеленого тарка, моему сыну?
Дея Торис только улыбнулась в ответ, и с плутовскими ямочками, играющими у ее рта, ответила:
– С самого начала существования Барсума привилегией женщин было менять свои взгляды, когда она желает, и притворяться в вопросах сердца. Это вы должны простить, Тзэн Козис, как простил ваш сын. Я пришла просить вас забыть мои опрометчивые слова и принять уверения принцессы Гелиума в том, что, когда придет время, она согласится выйти замуж за Саб Тзэна, принца Зоданги.
– Я счастлив, что вы так решили, – ответил Тзэн Козис. – Я совершенно не хотел продолжать дальше войну с народом Гелиума. Ваше обещание будет записано и провозглашено народу.
– Лучше было бы, – прервала его Дея Торис, – объявление народу отложить до конца войны. И моему, и вашему народу покажется странным, что принцесса Гелиума отдает себя врагу своего народа в разгар военных действий.
– Разве война не может быть закончена сразу? – воскликнул Саб Тзэн. – Достаточно лишь слова Тзэн Козиса, чтобы водворить мир. Скажи его, отец мой, скажи это слово, которое приблизит мое счастье и положит конец этой ненужной ссоре.
– Мы посмотрим, – ответил Тзэн Козис, – как народ Гелиума примет мир. Я, во всяком случае, предложу его им.
После нескольких слов Дея Торис повернулась и покинула комнату, сопровождаемая четырьмя стражами.
И вот воздушный замок моей мечты о счастье разбит о суровую действительность! Женщина, которой я предложил свою жизнь, из уст которой я так недавно слышал слова любви ко мне, так легко забыла о моем существовании и, смеясь, отдала себя сыну злейшего врага своего народа.
Хотя я слышал это собственными ушами, я не мог этому поверить. Я решил узнать, где она помещается, и заставить ее повторить мне жестокую правду. Потому я оставил свой пост и поспешил по проходу позади драпировки по направлению к двери, через которую она покинула комнату. Тихонько проскользнув через дверь, я увидел массу извилистых коридоров, ветвящихся и перекрещивающихся во всех направлениях.