Таким образом миновал страх тюрьмы, но где достать теперь шкуру? Я тотчас же ночью помчался с этим распоряжением на ферму к Балдану. Многочисленные родственники, которых здесь как всегда было вдоволь, сильно недоумевали, о чем это мы со стариком шепчемся в саду. Балдан посоветовал мне немедленно отправиться в экскурсию и сделать вид, будто я письма еще не получил. Таким образом мы выиграем время. Сам же Балдан завтра же пошлет своих сыновей на охоту, чтобы они застрелили лося по имеющимся у них разрешениям; шкуру этого лося мы могли затем немедленно отправить в Моши.
Я так и сделал: сбежал в Умбулу. Через десять дней приблизительно старик прислал мне вестового с письмом, в котором сообщал, что Томас действительно застрелил лося, но кожу, положенную для очистки в воду, к сожалению, затащил крокодил. Сын его Иоан находился сейчас в пути, чтобы застрелить другого лося…
В историю с лосем, очевидно, вмешалась нечистая сила! Мне же стало казаться, что каждый стражник племени аскари поглядывает на меня испытующим глазом, и я скрылся на двести километров дальше в степь Зеренгети. Здесь, в глубоком уединении, я в течение четырех недель ничего не слышал, кроме тяжелого топота диких стад, громоподобного рычания львов и шелестящего шума ветра в море трав, ничего удивительного, что я ничего не знал о бессмертном эпизоде с лосем. Когда я вернулся и в первый раз пил кофе в доме Балдана, я с замирающим сердцем спросил, получил ли, наконец, инспектор шкуру.
— Да, получил! — проворчал старик, усиленно попыхивая из своей новой трубки. — Стоила она мне пять с половиной фунтов стерлингов.
— Пять с половиной фунтов? Почему? Разве вы ее купили?
— Ну, конечно! Ах, вы этого еще не знаете: когда негры повезли сдавать шкуру Иоана инспектору, ее ночью, во время привала, стащила и сожрала гиена.
Поездка на Меру
Когда я, сидя у подножия ледника Ратцеля на Килиманджаро, не мог из-за боли в сердце идти ни вверх, ни вниз, я грустно разглядывал степной ландшафт, расстилавшийся у моих ног. Внезапно на западе поднялись тяжелые тучи, и очистился громадный массив раскаленного золота: это была гора Меру.
Я долго глядел на нее. Мне никогда не приходилось быть даже вблизи этой горы, но мысленно я начал рисовать себе картины всего того, что я когда-либо слышал о ней. Я представил себе высокие стволы ее сумрачных кедровых лесов, поднимающихся к небу, ее бездонно глубокие темные овраги, по которым, пенясь, несутся в долину горные потоки, огромный полукруг ее кратера, окруженный отвесными, как стены, скалами, горные вершины, покрытые сверкающим снегом и отражающиеся в водной поверхности нагорного болота, слонов и носорогов, купающихся в золотисто-коричневой воде, и под конец самого себя, потрясенного радостью при проникновении в это удаленное от мира нагорье, оживленное лишь гигантскими растениями, такими же животными и подземным пламенем. «Эту высоту, — говорил я себе, — я смогу одолеть, 3700 метров сердце мое выдержит, итак ввысь!»
В лице Л. я нашел подходящего спутника для подъема на гору; ему приходилось бывать на кофейной плантации на самой Меру, а во время войны он командовал постом высоко на горе! Мы начали путешествие от его дома у реки Энгаре-Наироби. Восемь негров, а именно: повар, двое служителей и пять носильщиков, выступили в путь рано утром, так как предстояло пройти сорок пять километров. Мы же вдвоем уселись в форд, принадлежащий соседнему фермеру-буру, и помчались по гладкой горячей и пыльной степной дороге. В этих уединенных местах теперь уже многие, как я упоминал раньше, пользуются автомобилями. Люди, знавшие только старый способ передвижения по экваториальной Африке, а именно передвижение с караваном носильщиков, могут погрустить над прошлым; но технический прогресс нельзя удержать здесь, как и нигде в мире.
В Найроби, главном городе колонии Кения, начинается замечательная холмистая местность, один из самых своеобразных ландшафтов мира. На пространстве многих миль равнина сплошь усеяна сотнями тысяч холмиков. Их можно сравнить с бесчисленными бородавками на гладкой коже человека. Указывая на эти разнообразные и фантастические остатки скал, разрушенных ветром и непогодой, Л. пояснил:
— Это лежит вторая половина Меру, которой недостает наверху. Вы видите, что кратер в нашу сторону открыт полукругом. Половина кратера взлетела на воздух при последнем извержении Меру, превзошедшем по ужасающей силе все, нам людям известное или даже воображаемое, и свалилась на равнину в виде нескольких тысяч раскаленных обломков скал.