Л. выпил глоток чая, я подкрепился папиросой, а затем началась последняя, самая тяжелая часть пути: преодоление самого крутого подъема в 165 метров, состоявшего из тонкого, как пыль, и текучего, как вода, вулканического пепла. Здесь мы продвигались вперед лишь вершками, прижимая далеко раскинутые руки и ноги плотно к золе. Мы плотно закрывали глаза, перед которыми кружил огненный туман, и открытым ртом, задыхаясь, глотали воздух.
Когда я, при следующей передышке, зарыл глубоко в пепел руки, ища опоры, я их отдернул с испуганным криком и, думая, что ошибся, снова сунул их туда же. Тогда я увидел, как Кацимото, храбро ползший с нами до этого места, вдруг вскинул в воздух свою черную, как смоль, ногу и, потеряв при этом равновесие, полетел с быстротой стрелы вниз, в неведомую глубину, укутанный черной тучей пепла.
— Что случилось? — спросил меня Л.
— Почва горячая, дотроньтесь, — ответил я взволнованно.
— Я заметил это еще внизу, — возразил мой флегматичный спутник.
Как мы одолели последние пятнадцать метров, я не могу описать, но когда я, очнувшись, открыл глаза, я увидел, что мы достигли вершины.
Пуф, пуф! Вдруг послышалось рядом со мной; горячая струя пара попала мне в правое ухо; я так испугался, что, несмотря на бесконечную усталость, прыгнул, как лягушка, в сторону. Возле меня из щели вырывался желтоватый пар, пахнущий испорченными яйцами.
Крики приползших негров показывали, что и они заметили много странностей. Везде между камнями и пеплом шипело и сопело, и вырывались струйки пара, а из одного отверстия вылезло нечто серое, похожее на губку. Я осторожно дотронулся: вещество было настолько горячо, что с трудом можно было держать его в руке, за полминуты оно побелело, затвердело и стало похоже на гипс. Тут и там виднелись круглые пятна, блестевшие то желтым цветом, то ярко-зеленым, то коричневым или пурпурно-красным.
Мы проползли еще немного вперед и неожиданно очутились на краю кратера. Он был приблизительно в двести метров ширины и такой же глубины. Дно его, насколько мы могли видеть, было покрыто пеплом и камнями. В подзорную трубу мы разглядели, что там кое-где росла трава и кустики; с противоположной стороны безостановочно вырывались две сильные струи пара. На разъеденных камнях везде выступали крупные кристаллы серы или белесоватые пористые выделения. Пока мы стояли, поднимая от сильного жара почвы то одну, то другую ногу, внезапно раздался из глубины кратера глухой, угрожающий звук. Мы замерли. Этот страшный рокот продолжался около полминуты, затих минуты на две и снова послышался. Мы безмолвно глядели друг на друга. Лица наших негров посерели.
— Квели шайтани (это дьявол), — прохрипел Мтонья, повернув в холодном ужасе белки глаз в темную глубину кратера.
— Значит, он еще действует, — тихо обратился ко мне Л. Я утвердительно кивнул головой, так как был убежден в этом с первого взгляда на конус.
Солнце сияло, но здесь, наверху, дул холодный ветер. Мы с полчаса просидели, тесно прижавшись друг к другу, с восторгом любуясь изумительным видом. Внизу, в долине кратера, великаны девственного леса казались нам крошечными. На массиве горы шумели окутанные туманом девственные леса; блестящие ленты рек обвивались вокруг последних отрогов холмов, как будто покрытых пушистым мхом. Блестели озера и болота, и степь вдали мерцала золотистой желтизной. За степью, на востоке, поднимались спокойные, величественные очертания Килиманджаро. На севере лежал, как лиловатые облака, горный хребет Паре, а позади этого хребта еле заметно серебрились контуры цепи Узамбара. Между всеми этими группами гор волнами перекатывалась в безграничном пространстве степь.
Начался спуск или, вернее говоря, сползание.
Л. испытующе осмотрел и ощупал свои штаны и удовлетворенно кивнул; затем он сел и с головокружительной быстротой исчез в облаке пыли. Я спустился таким же способом, а за мной последовали туземцы. Кусты вереска на время задержали мой спуск не особенно нежным, но зато весьма действенным образом. Мтонья, спускавшийся рядом со мной, прозевал направление и, пролетев с диким криком мимо кустарника, грохнулся на камни коронго. Он ударился головой, но это ему не особенно повредило. Внезапно я увидел вылезающего из кустарника Л.; он торопливо ощупывал свою тужурку. Когда я до него добрался, он стоял, блаженно улыбаясь, и радостно показывал мне уцелевшую фарфоровую головку своей дедовской трубки, взятую этим чудаком на вершину Меру. В следующее мгновение он дымил сильнее всех нас и даже сильнее извергающих дым отверстий конуса.