Это была первая дорога с твердым покрытием, первые восемь километров асфальта во всей стране! Я прилетел в Кигали на следующий день после ее открытия. Вдоль насыпи из желтого, еще не успевшего подсохнуть песка развевались национальные флаги. По дороге нескончаемой цепочкой шли женщины в ярких платьях, неся на головах сооружения из бананов и хвороста. Босые ноги не привыкли ходить по раскаленному асфальту, но преимущества гладкой дороги были для них очевидны — ни камешков, ни колючек. На перекрестке двое высоченных мужчин-тутси, в белых тогах-иканзу, опершись на палки, нагнулись и ощупывают дорогу, не то удивленно, не то удовлетворенно качая головами.
Пешеходов не задерживают, но редкие машины (во всей стране их вряд ли наберется три тысячи) останавливают на полпути и просят водителей уплатить за пользование дорогой. Уплатили и мы. Деньги небольшие, но помноженные на сотни машин и годы, они со временем окупят расходы на строительство первой дороги, позволят продлить ее дальше.
Потом еще одна остановка, уже поближе к городу. На сей раз двое вооруженных автоматами солдат в десантных накидках тщательно проверяют документы, просят открыть багажник и только потом, взяв под козырек, убирают с дороги заграждения: чугунную плиту, утыканную острыми шипами. Такие заграждения попадались мне в этой поездке и на других дорогах Руанды. Время для страны было неспокойное, из Конго в ее пределы вторгались белые наемники Чомбе и катангские жандармы. Их предводитель Шрамм, по прозвищу «Дубинка», грозился пойти войной на Кигали, если руандийское правительство откликнется на требования Конго и передаст чомбовских головорезов в руки правосудия.
По обе стороны дороги, словно гигантские волны, бежали зеленые холмы. Возделанный или заросший у подножия лесом округлый холм, узкая, метров сто, долинка и опять холм. И так вся Руанда, десятки километров.
На таких кое-где поросших эвкалиптовыми рощами холмах стоит и Кигали. На вершине холмов четыре улицы: Центральная, Президента, Парламента и Павла VI. Хотя их названия указывают на то, что они находятся в центре города, не все они еще залиты асфальтом, не на всех есть электрическое освещение. В нижней части холмов располагаются жилые хижины и торговые ряды. Город одноэтажный. Кигалийский «небоскреб» — четырехэтажное здание почты и телеграфа.
Действующие в Руанде компании стран «Общего рынка» и банки куда богаче, чем ее правительство. Поэтому несколько новых домов, в которых разместились их конторы и правления, также можно причислить к «архитектурным достопримечательностям» этой самой маленькой африканской столицы.
Когда я впервые попал в Руанду, европейцы сетовали на перебои с продовольствием. Некоторые ездили за продуктами в Кампалу или Бужумбуру, другие дожидались прибывавшего раз в неделю самолета из Брюсселя, на котором привозили свежее масло и даже хлеб. Но в этот мой приезд я заметил посреди города новое здание пекарни, уличные торговцы зазывали покупателей, расхваливая товары, только что полученные из соседних Кении и Уганды. Еще бывают перебои с водоснабжением, но уже совсем не обязательно вставать каждую ночь и наполнять все тазы и ведра. С наступлением вечера уже не весь город погружается в кромешную темноту — над улицами центрального квартала изогнули жирафьи шеи неоновые светильники. То там, то здесь среди зелени видны строительные леса, дорожные машины ровняют холмы, прокладывают на них дороги, роют траншеи подземных коммуникаций.
Но с гостиницей — проблема. Таковой, по сути дела, в городе еще не было, она лишь начинала строиться. Поэтому меня поселили в доме какого-то французского инженера, уехавшего в отпуск на остров Реюньон. Дом был расположен на холме, который только что начали заселять. Называют его холмом специалистов, потому что живут здесь, в крохотных особняках, иностранные инженеры, преподаватели, врачи. Своих квалифицированных кадров в стране еще нет.
Главное, что поражает и в Кигали, и во всей Руанде, — это обилие людей. Удалитесь от столицы на десять, пятьдесят или даже на сто пятьдесят километров (дальше нельзя: попадете в другую страну) — и всюду, поднимая красную пыль, вас будет окружать поток босоногих людей. Руандийцы шутят: «Под каждым банановым листом у нас сидит человек. А ведь из бананов делают пользующееся большой популярностью пиво уругуагу, и они занимают пятую часть наших обрабатываемых земель. Так что сами понимаете, сколько у нас банановых листьев. Вряд ли их кто может подсчитать».
Но людей пересчитали, и тут уже не до шуток. Население крохотной Руанды — 3,3 миллиона человек, причем в год оно увеличивается на 3,3 процента. Если этот темп сохранится и в будущем (что вполне вероятно, учитывая появление в стране медицинских учреждений), то через двадцать три года численность населения удвоится.
Уже сейчас Руанде принадлежит в Африке рекорд по плотности населения: 163 человека на один квадратный километр. Лишь два процента людей живут здесь в городах и не связаны с землей. Остальное население составляют крестьяне.
Руанда — страна, обладающая плодородными вулканическими почвами и расположенная у самого экватора, где можно снимать по три урожая в год. Казалось бы, она должна быть краем изобилия, этаким тропическим раем, где африканцу достаточно потрясти пальму, чтобы быть сытым и одетым. Но так ли это?
Я выхожу на дорогу, которая буквально запружена народом, главным образом женщинами. Издали кажется, что у них фантастические прически. Но когда они приближаются, оказывается, что у них на головах или гроздья бананов, или огромные горшки, или связки дров. Большинство людей направляется на небольшой, но шумный рынок, что раскинулся в низине, между «холмом специалистов» и центром города.
Считают, что рынок этот и дал начало Кигали. Когда в 1892 году немец Оскар Бауман первым из европейцев добрался до этих мест, города здесь еще не было, а базар существовал. В 1907 году немецкие колониальные власти создали по соседству с рынком свою штаб-квартиру, построили небольшой поселок и приказали местным жителям свозить в Кигали излишки продуктов, слоновую кость и шкуры. Давали руандийцам за них гроши, иногда попросту отбирали. Но в буржуазной немецкой историографии этот процесс ограбления называется «началом приобщения туземцев к денежным отношениям».
После первой мировой войны на смену немецким колонизаторам пришли бельгийские «опекуны». Кигали стал центром колониальной провинции. После этого на его рынке быстро исчезла слоновая кость: слоны были истреблены; пропали накидки из шкур леопарда — непременный наряд воинов-тутси; стали редкостью инкангара — неповторимые по своей красоте и тонкости работы плетеные изделия из соломки папируса: крохотные коробочки, бочонки для хранения украшений и огромные сосуды для муки. У руандийских женщин не было времени полировать каждую соломинку, выбирать из тысяч сотню одного золотистого оттенка, сплетать их в сложном рисунке, изобретать никогда не повторяющие одна другую формы. Ведь им надо было вырастить на своем крохотном поле кукурузу, сорго, батат, бананы и продать их на рынке в Кигали. Вырученные же деньги отдавали властям. Неуплата налога в лучшем случае каралась тюрьмой. Нередко неплательщиков сажали в пустые бочки из-под мазута, которые ставили затем на тлеющие уголья. Таков был более современный способ «приобщения туземцев к денежным отношениям».
Людским муравейником шумит и копошится рынок Кигали. Теперь уже никто не отнимает у свободного руандийского крестьянина его урожай и не сажает его в раскаленную бочку. Рынок, особенно столичный, — это своеобразное зеркало экономики всей страны.
На деревянных рамах развешаны отрезы пестрого ситца и дешевой одежды. Ее шьют на улице, расположенной чуть повыше. Портняжеством занимаются исключительно мужчины. Рядом с их «мастерскими», прямо на земле, — разноцветные пластмассовые чашки и тарелки, крохотные зеркальца, осьмушки мыла, горстки сигарет, гребенки, бусы, медные браслеты. Лежат горки арахиса по десять — двенадцать орешков, початки кукурузы, которые продают, разделив на две три части, и бананы, бананы, бананы. Их почти никто не покупает, и они гниют, наполняя воздух вокруг рынка тошнотворным кисловатым запахом.