Показалось, что за шкурами, прикрывающими родильный закуток кто-то пошевелился. Непогода скорбно поджимали немые губы, иногда капая влагой из глаз на Йорги и Лукава, у которых только что отняли их сестру.
На остров наплывал утро. Стоял густой туман. Реббека отошла недалеко вдоль террасы. Положила шевелящуюся пискливую ношу на землю. Выкопала неглубокую яму.
Решительно подошла к подвижному живому свертку. Замахнулась острым костяным заступом…
Но так и застыла, задохнувшись утренним холодным и влажным воздухом.
Бросила лопату, схватила себя за виски обеими руками, опустилась на колени, поклонился несколько раз в сторону тускло светлеющего на востоке тумана. Встала, снова взяла лопату… Замахнулась. И снова застыла.
Со стоном откинула орудие… Постояла, бормоча что-то жалобное вполголоса… Потом быстро схватила лопату, торопливо забросала пустую яму. Подхватила ребенка и стала поспешно взбираться на террасу; взобравшись, скрылась в лесу.
Из-за тумана тихонько вышла Марга. Присела на корточки у наскоро засыпанной ямы, зачем-то пощупала рукой взрыхленную вестхьярнскую глину. Привстала, прищурив глаза и вытянув шею, посмотрела в ту сторону, куда недавно поспешила Реббека с визгливым живым свертком. Покачала утвердительно головой: да, да, все правильно, именно так, как я и догадывалась… И мерзко улыбнулась, пошевелив змеиными чешуйками на лице.
— Где ты была, почему так долго? — спросила фру Виг, когда Реббека вернулась уже почти в подобеденное время. Хозяйка гарда держала сейчас на руках ребенка — совсем маленькую девочку, годиков трех, в светлых кудряшках, похожую на Реббеку. — Я твою Фанни уже и два раза покормила, и помыла.
— Я все сделала. Просто ходила подальше, — соврала годиянка, пряча глаза. — А потом молилась.
Переход между мирами — сложная вещь, хотя ничего особенного в этом нет. Стоит только понять принцип, и увидеть то, что всегда находилось рядом. Иногда труднее всего найти вещь, которая у тебя прямо перед глазами. Наверное, кому-то, какому-нибудь выходцу из мира с более низким уровнем развития, например, жителю посттиранического Кимерса, чрезвычайно трудно понять, как можно совершить путешествие… оставаясь на месте. Трудно представить, но это так: при межмировых прыжках объект перехода остается там, откуда и вышел, разве что смещается соответственно заданному значению на небольшое в планетарном масштабе расстояние, так, чтобы не попасть при выходе из глойса в плотную материю. Как правило, объект должен проявиться или на орбите, если переход осуществляется в штатном порядке, в модуле; или, при необходимости, к примеру, при аварийном переходе — ближе к поверхности, в нижних слоях атмосферы, желательно — где-то над морем, чтобы была надежда не разбиться вдребезги при падении с высоты.
Сейчас я, сидя здесь, у костра на берегу, в неизвестном мире, номер и диапазон которого я не могу вспомнить, одновременно нахожусь во всех известных и неизведанных мирах: и в Пантее, и на Дарвине, и в Сити Карре… и даже в проклятой Нании, Са Карре. И еще в двух десятках — кто знает, может сотнях или тысячах миров. А какой именно из них я вижу, с каким конкретно взаимодействует мое тело и моя ментальность зависит от степени расширения материи, названного градиентом объема.
Для межмирового перехода создается мэмокопия объекта перехода — глойс-кокон. Обычный, природный глойс имеется у каждого человека — так же как человек имеет тень, запах, тепловое излучение. Это как энергетический отпечаток, который имеет абсолютную схожесть с оригиналом на атомном уровне, личное квантовое поле, ментальный конгруэнт, живое информационное облако. Были названия — «аура», «тонкое тело» или «душа». Ранее, в эпоху ныне безнадежно устаревшего, технического, неживого электронного разума глойс сравнили бы с устройством, которое могло бы быть одновременно «жестким диском», «материнской платой», «роутером», в определенном смысле — «сервером» (точнее — «подсервером», потому что настоящий природный «сервер» — это вся мэмоматериальная система Пантеи), и еще некоторыми девайсами, хотя такие только накапливали, обрабатывали и передавали информацию, а глойс на самом деле имеет множество других функций и свойств.
Переход начинается с того, что в отношении объекта перехода — человека, и совокупности материальных тел вокруг него осуществляется конгруация — «накладка», или «полное втягивание» в глойс. Во время конгруации объект перехода и глойс соединяются в единое целое. Задаются параметры перехода — коэффициент увеличения, и он же — коэффициент обратного уменьшения, добавляется значение корреляции. С помощью «ключа» — эффекта критической массы инициируется фосификация — нечто вроде ограниченного, локального «минивселенского взрыва», в результате которого энергия глойса, перенося в себе материю объекта перехода, словно поезд пассажиров, разлетается во все стороны со скоростью, близкой к скорости света. Достигнув максимума расширения, глойс начинает сжиматься с такой же скоростью, однако уже с коэффициентом корреляции, уменьшаясь и достигая заданных параметров спектра объемов. Достигнув предела, глойс высвобождает из себя объект перехода, выпуская остаточную энергию. Говорят, когда йоррунг — сын бога упал с неба, хьярнов на острове чуть не убили страшные молнии и шторм? Так вот это оно и есть. Глойс высвобождал материальное тело.