Он прервался.
— Будем помнить… — начал было кто-то из присутствующих.
— Боль… — напомнил другой.
— Все ИЗМЕНИЛОСЬ, — произнес отец. Только теперь он говорил от себя. — День Пробуждения сгинул в прошлом, вслед за ним ушел День Льда, наступил День Боли, и я не позволю, чтобы древний ритуал свершился!
Мужчины угрюмо молчали.
— Мы видели боль, плывущую вниз по реке, видели, что происходит, когда люди продолжают следовать ритуалу льда и огня! Тогда я пообещал себе: больше этого не произойдет!
Лэрд вспомнил сожженного заживо человека на плоту. Плывущего с верховий реки, где в горах стояли вечные ледники.
— А что должно было произойти? — спросил Лэрд. Отец повернулся к нему. Лицо его было искажено.
— Мы должны были бросить тебя в огонь. В прежние времена нас всегда что-то останавливало. Наши руки не могли этого сделать, хотя мы и старались. Мы делали это, чтобы помнить, что такое боль. И чтобы познать В-Вор-тинга, познать Истинное.
Мужчины продолжали безмолвно смотреть на отца с сыном.
— Мы все видели, что случилось с Клэни! Мы знаем, что Вортинг снова уснул! Лед больше не управляет огнем!
— Тогда, — предложил отец Клэни, — давайте испытаем его льдом.
— Он выбрал огонь, — возразил кто-то.
— Ни того, ни другого не будет, — проговорил отец. — Раньше мы делали это, потому что знали: боли не будет. Теперь мы снова встретили боль и смерть.
— Испытание льдом, — упорствовал отец Клэни. — Мы не затем выбирали тебя в глашатаи, чтобы ты потом выгораживал своего сынка.
— Если мы будем и дальше придерживаться обычаев, все наши сыновья погибнут!
Отец Клэни еле удерживался от слез — или такая ярость овладела им?
— Мы должны призвать их! Мы обязаны снова их разбудить!
— Мы не станем убивать собственных детей ради пробуждения какого-то бога!
Наконец-то Лэрд все понял. Обнаженный мальчик, готовящийся стать мужчиной, должен быть брошен в огонь или в снег. На лицах окружающих его мужчин отражалась беспомощная растерянность. Многие поколения прошли через этот ритуал. Сомнение, проникшее в сердца в День, Когда Пришла Боль, овладело ими. В их глазах Лэрд видел свое отражение. Грамотей и книжник, а значит, в любой момент может подвести; тщедушен, а значит, бесполезен; сын самого уважаемого человека в деревне, баловень судьбы, а значит, ненавистен. «Они не желают мне смерти, но если ради пробуждения детей Язона кому-то придется умереть, все дружно укажут на меня. А если меня и оставят в живых, то только уступив мольбам отца. После этого он навсегда лишится гордости и уважения».
«Огонь — это слишком, — думал Лэрд. — Но со снегом я справлюсь».
— Дети Язона покоятся в огне или во льду? — спросил он.
Предполагалось, что он должен хранить молчание, но сегодня все шло иначе, чем обычно.
— Они суть Лед, — произнес Хаккель-мясник.
— Тогда я пойду ко льду, — сказал Лэрд.
— Нет! — крикнул отец.
И словно бы в ответ, снаружи яростно взвыл ветер. Краткое затишье подошло к концу.
— Скажите, что я должен сделать, когда окажусь снаружи? — настаивал Лэрд.
Люди неуверенно переглядывались. Прежде дети Язона всегда останавливали их.
— Та фраза заканчивается словами «пока вы не упокоитесь во льду», — выдавил отец.
— А в случае с огнем, — добавил отец Клэни, — «пока вы не проснетесь объятые пламенем».
— Тогда я буду идти, пока не засну. Отец опустил руку на его плечо.
— Нет. Я не допущу этого.
Но взгляд его говорил: «Я вижу твою отвагу».
— Я буду идти, — повторил Лэрд, — пока не засну. «Нет, — раздался голос в его мыслях. — Я не спасу тебя».
«А я тебя и не прошу», — молча ответил Лэрд, зная, что тот, кто надо, услышит.
«Ты выбираешь смерть», — произнесла Юстиция.
— Буду идти, пока не умру! — выкрикнул Лэрд.
Руки вцепились в него, как стая мелких животных, пытающихся разорвать его тело на кусочки. Эти руки подняли его, поднесли к окну и выбросили в снежную пургу.
Снег колол, словно ядовитые жала, и, пока мальчик ворочался, пытаясь встать на ноги, забил ему нос и рот. Наконец, задыхаясь и дрожа, он выпрямился; ноги подкашивались от перенесенного шока. «Что я делаю? А, да, иду, пока не засну». В слабом свете, льющемся из окошка, на снег падала коротенькая тень — и он поставил ногу прямо на свой темный силуэт. Ветер налетел на него, и он снова упал, но тут же поднялся и, шатаясь, двинулся вперед.