Я весь трясусь; все, что только было во мне здорового, из меня испарилось; сил нет никаких. Если бы не это, я бы просто схватил придурка в белом халате, объясняющего мне, что ни в коем случае нельзя нападать на медперсонал, и просто заставил бы его заняться моим случаем. По крайней мере, попробовать вылечить меня.
***
Джеки приходит ко мне каждый день. Он улыбается и рассказывает, что новенького относительно конвоя. Только я же вижу, бля, что ему не весело.
- Джеки, тут одни фрайеры. Они просто позволят, чтобы я здесь сдох.
- Нет проблем, браток. Уматываем отсюда.
Мой дружок занялся всем необходимым и буквально за день находит частную клинику.
Там, по крайней мере, удобней. Это самое лучшее место во всем городе: чистое, спокойное и ужасно дорогое. У меня имеется телевизор, сортир, большая ванная, а постель меняют всякий раз, когда она становится мокрой.
Вот только гниль в моем теле продолжает свое наступление.
Я не могу есть. Сам выбираю себе меню, но когда приносят поднос, мне хочется все выбросить в окно. Даже к мясу испытываю отвращение. Я ужасно исхудал, весь сгорбился, а теперь еще чувствую, как что-то печет в легких. Джеки натаскал мне самокруток, только я никак не могу их курить. Буквально одна затяжка - и я задыхаюсь. Но, по крайней мере, хоть на пару минут в мозгах проясняется.
Через окно я вижу крыши города, в котором застрял. Небо, черепица все это серое, сырое, а в паре километров видны заводские дымы. Европейский город зимой...
Мне не хочется умирать в этой серости. Уж лучше сдохнуть на солнце. Надо попросить Джеки, чтобы он забрал меня в какое-нибудь более теплое место.
Впервые та внутренняя сила, которая все время меня поддерживала и толкала вперед, слабеет. Отказываюсь от сражения и соглашаюсь с действительностью. Вот видишь, Пейрус, очередь приходит для каждого. Сегодня Африка меня убивает.
Единственные силы, которые только остаются после затяжки травкой, я предназначаю для своего последнего удовольствия: душа после всякого приступа горячки, чтобы смыть с себя всю ту гадость, которая из меня выходит. После этого валюсь на кровать и на долгие часы погружаюсь в черном сне, не приносящем успокоения и отдыха.
***
Как-то днем, около десяти, приподымаюсь на постели, слыша в коридоре быстрые шаги, которые могут принадлежать только одному человеку на всей земле, шаги такие же решительные и громкие, как походка Джеки. Дверь с грохотом открывается - это она.
В дверях появляется Кока, руки на бедрах.
- Чарли, это я. Джеки сказал мне по телефону, что с тобой ужасно плохо, поэтому утром я села в самолет, чтобы тебя проведать. Ты рад?
Затем подходит поближе, присматривается.
- А ведь с тобой и вправду паршиво. Погоди.
Она поднимает меня, тянет за собой и делает горячую ванну, не удержавшись от того, чтобы не наморщить нос. Джеки осторожно обмывает меня, еще раз споласкивает и бреет, не закрывая рта.
- Ну вот, теперь ты у нас красивый.
После этого вызывает санитарку, чтобы та поменяла постель, затаскивает снова в сортир, вытаскивает из сумочки духи и опрыскивает ими мне шею и плечи.
- Все. Теперь ты красивый и пахнешь приятно.
Джеки ложится рядом со мной, гладит мне грудь и, исключительно из добрых побуждений, ласкает мой член. Но через пару минут прекращает эти бесплодные манипуляции.
- Ну, hombre, с тобой действительно паршиво.
Она вытаскивает из сумочки свое снаряжение и готовит мне рядок кокаина. В моей ситуации мне уже ничто повредить не сможет. С огромным трудом вдыхаю наркотик, и голова опадает на подушку. Кока запихивает все назад и закатывает юбку. Как всегда она готова на все сто, под юбкой ничего нет, если не считать подвязок. Лично я чувствую себя так, будто сейчас взорвусь. Неожиданное действие понюшки в моем лишенном энергии теле дает мне мощного пинка. Кока замечает изменение в моем состоянии и снова ложится рядом. Все с той же закатанной юбкой, непристойная, она сама ласкает меня, приближая свое лицо к моему.
- Ты же не умрешь, Чарли, чтобы напоследок меня не удовлетворить. Ну, свинтус, трахни меня перед тем, как сдохнуть.
И происходит чудо. Она это чувствует и победно улыбается. Удалось по ее желанию. Джеки поворачивается и, направляя свое лицо к зеркало напротив кровати, предлагает свою задницу.
Усилие не прошло даром, но я напрягаюсь, чтобы выдать из себя необходимую энергию. В последний раз у меня имеется возможность удовлетворить женщину. И я не могу облажаться, не имею права.
Друг в зеркале появляется башка Джеки, а за ним узнаю голову врача. Кока орет, чтобы уматывали к чертовой матери.
Уже потом, трясясь всем телом, совершенно обессиленный, я выслушиваю врача и его ассистента, которые бубнят свои обычные истории, и одновременно гляжу, как Кока надевает свою меховую шапочку. Она подмигивает мне. И вот в этот момент я чувствую, даже не знаю, то ли кишками, то ли башкой, что она меня спасла.
Нет, я не умру.
Благодарю тебя, Кока, ты возвратила мне единственную силу, способную сражаться с болезнью. Желание жить.
***
Ах, девушки - девицы, чем были бы без вас все прелести жизни? Вы просто незаменимы. Обожаю вас, все ваши замечательные тела, ваши груди, ваши губки и все ловушки, которые вы на нас расставляете.
Ну как же вы все это делаете, чтобы быть столь притягательными?
Деньги? Слава? Без вас все это никому не нужно. Я согласен сражаться и страдать, рисковать всем, если только на конце пути находится кто-то из вас, потому что рядом с такой можно забыться.
Вы так нам нужны. Вы такие ласковые, такие красивые, такие чудесные. А кроме того, девочки, как я обожаю ваши милые попки.
***
Кока остается со мной на пару дней и не щадит сил, чтобы вернуть мне вкус к жизни. Уже полностью придя в себя, я осторожно предлагаю ей вернуться в Париж, прежде чем ее интенсивная опека не приведет к результатам, совершенно противоположным ее намерениям, и не прервет процесс оздоровления.
Но, хотя хорошее самочувствие ко мне и вернулось, это совсем не означает, что исчезла болезнь. Горячка приковывает меня к постели на много часов в сутки Ночью резь в почках вырывает меня из сна и переламывает напополам. Я провожу долгие и трудные часы в темноте, сражаясь с болью.