– Оденься! – приказал Филипп, бессознательно приглаживая руками голову.
Он был не просто взволнован: в шоке. Похоже, что протрезвел. И взгляд, которым он окинул пространство, был жутким.
Я огляделась. Гостиная выглядела так, словно по ней прошло кочевое племя. Всюду валялись волосы: пшеничные – Джессики и белые, мои. Капли крови прочерчивали диван. Я ощупала нос, – слава богу, целый, – разбитую верхнюю губу. Потом, – занемевшую от удара об столешницу скулу. Боли пока что не было.
Боль пришла потом.
– Что это? Это кровь? Джессика! – крикнул Фил.
Я быстро обернулась.
Джесс, сидевшая на пятках, раскачивалась туда-сюда. Белый ковер под ней, стремительно становился багряным. Пятно расплывалось все шире и шире… И с той же скоростью расползалась в моей душе черная дыра.
– Мой ребеночек, – шептала она. – Ты убила нашего с ним ребеночка… Моего малыша… Моего прекрасного малыша…
И все сразу стало ясно: вот почему Джессика теперь не пила. Вот почему он так придирался к Ральфу. Вот почему он придирался ко мне. Она залетела!.. Фил это знал.
Медленно, как во сне, я натянула онемевшими руками ночную рубашку. Взглянула на Филиппа, задыхаясь от стоящих у горла слез. Он стоял, словно памятник самому себе. Стоял и смотрел на Джессику. Она была такая красивая… Ни алкоголь, ни наркотики, ни подступающее безумие, не отразились на ее внешности. Даже фингал, что я ей поставила, казалось, придавал ее лицу шарм.
Она казалась раненой феей.
– И кто счастливый отец? – собравшись с духом, спросил Филипп.
Он был в такой ярости, что я чуть не закричала. Какая пошлая классика: неверный муж, обманутая жена и идиотка-любовница, решившая, что она – единственная!
– Ральф, может быть? – прорычала я.
Джессика рассмеялась и встала на ноги.
– Ты так ей и не признался? – сказала она Филиппу. – Ты ведь сказал, что сам скажешь. Боже, какой ты трус! Ребенок был твоим, ты, ничтожество!
Его кулак взлетел в воздух; быстрее, чем я успела понять, что сейчас случится. Раздался влажный, глухой удар. Голова Джессики отлетела в сторону, все ее тело повело вслед за головой… беспомощно крутанувшись вокруг себя, она с размаху упала на пол. Челюсть с хрустом ударилась о мраморный пол, но… я готова была поспорить: Джесс рассмеялась.
Странные вкусы
Маркус и Себастьян явились почти что одновременно. Как раз в тот миг, когда санитары выносили из дома Джесс.
Они оба были на свадьбе, как и Филипп, но не сумели перебороть себя и сесть в одну и ту же машину.
Маркус прям-таки воссиял, увидев Джессику на носилках. Никак не мог ей простить давний бред, что рисуя меня, он меня и трогает. И женщина-полицейский сразу же взяла его на заметку.
– Папа! – позвала я, пытаясь отвлечь его и вернуть в реальность.
Маркус перестал мечтательно улыбаться и посмотрел на меня, – я была похожа на Кентервильское привидение. Бледная, всклокоченная, вся в синяках. Полицейская не позволила мне даже пойти умыться.
– Вы – отец девушки? – уточнила женщина.
– Не уверен, – выдавил Маркус. – Назови свое полное имя, девочка, имя Цезаря и имя твоего графа.
Я даже хихикнула, но женщина-полицейский не оценила.
Она была молода, но уже успела разочароваться в призвании и в жизни в целом. Это сквозило в ее глазах. Вид Маркуса, такого холеного, такого презрительного, такого уверенного в себе, действовал ей на нервы. Он был хорош собой, как почти что все Штрассенберги, но внутренние зажимы начисто лишали его сексапила. При виде Джесс он сильно расслабился и очень сильно похорошел.
В душе я подозревала, что Маркус – до сих пор девственник и все свои тестикулы давно уже выдавил в краски и размазал по полотну. Но в этот миг злобной радости, был почти красив.
– Вашу дочь изнасиловали.
Маркус перестал излучать сияние и посмотрел на меня.
– Что?.. Кто?!
– Ее отчим.
– А, Фифи… Что у тебя с лицом? Он сопротивлялся?
Я обиделась и надулась, но женщина все неправильно поняла.
– Сейчас не время шутить! Мне нужно взять мазок, прежде чем отвезти вашу дочь к врачу, но она не дается и, поскольку она – несовершеннолетняя… – ей не хватило воздуха.
– …она хочет связать меня и продолжить совать туда всякие предметы! – вмешалась я.
Она покраснела под моим взглядом.
У женщин странное отношение к жертвам насилия. Мы и боимся признать, что такое могло случиться с любой из нас, и стыдимся того отвращения и брезгливой жалости, что испытываем на самом деле. Мы думаем, будто жертва виновата сама. Что она сама спровоцировала насильника… Чтобы верить: с нами такого никогда не произойдет.