— Думаешь, сможешь скрыться? — прорычал Игнат, его голос эхом отразился от стен.
Спикировав вниз с грацией хищника, Игнат вцепился в беса. Когти прорезали чёрную плоть, словно бумагу. Существо завизжало, но вампир не дал ему шанса на спасение. Одним мощным движением он разорвал беса в клочья, и кровь фонтаном хлынула на пол.
Адские гончие, почуяв запах смерти, бросились в атаку. Клыки сверкали в полумраке, а глаза горели неистовым пламенем. Игнат встретил их с яростным хохотом.
— Ну что, псы, хотите поиграть? — оскалился он, жестом подзывая первую гончую.
Кулаки молотили по их телам, когти вспарывали шкуры, а зубы вгрызались в плоть. Кровь разлеталась во все стороны, окрашивая стены в багровый цвет.
Внезапно воздух задрожал от мощной ауры. Ксюша появилась словно из ниоткуда, её облик был поистине ужасающим — воплощение самой смерти. Тёмное свечение окутывало её, а из тела вырывались волны разрушительной силы, похожие на щупальца Пузи.
— Отец, ты как всегда торопишься! — её голос был холоднее льда.
За спиной у неё толпились вампиры, тридцать или даже больше перекошенных яростью лиц с глазами, которые горели жаждой битвы. Они были готовы к войне.
— Дочка, ты вовремя! — прохрипел Игнат, отбрасывая очередную гончую. — Я уж думал, что придётся веселиться одному.
— Не надейся! — усмехнулась Ксюша, и её глаза полыхнули столь непривычной жаждой убийства. — Мы ещё покажем им, что такое настоящий гнев.
Вампиры ринулись в бой, их клыки и когти обрушились на свору. Гончие выли от боли и страха, но было уже поздно. Через минуту от них остались лишь кровавые ошмётки, разбросанные по полу.
— В актовый зал! — приказал Игнат и Ксюша передала команду своим подданным. — Там ещё много работы. Никто не уйдёт живым!
Их общий голос эхом разнёсся по коридорам, и вампиры, повинуясь приказу, устремились вперёд. Игнат, тяжело дыша, бросился к Кире, сердце грохотало в груди, наполненное смесью ярости и триумфа, а сознание заволокло маревом страха.
В тусклом свете смотровой комнаты, среди осколков разбитых приборов и опрокинутых столов, лежала Кира. Её некогда великолепные крылья, ныне изорванные и изуродованные, напоминали рваные полотнища, будто их пропустили через мясорубку. Каждое пёрышко, каждая жилка были искалечены, словно сама судьба поиздевалась над её красотой.
Тело девушки покрывали багровые следы укусов — глубокие борозды от когтей, словно кто-то пытался разорвать её на части. Одежда превратилась в окровавленные лохмотья, а кожа, некогда нежная и гладкая, теперь напоминала карту страданий. Лицо, залитое кровью, казалось высеченным из мрамора — настолько оно было бледным. В глазах медленно угасала последняя искорка жизни.
Она попыталась сфокусировать взгляд на появившемся Игнате. Её губы дрогнули, словно пытаясь произнести слова прощания или признания в любви. Но Игнат не дал ей времени на слова.
С яростным рыком он в одно движение разодрал своё горло когтями, не заботясь о собственной боли. Кровь хлынула из раны, пульсируя в такт с его сердцем. Нежно, почти трепетно, он поднял Киру на руки, прижимая её к себе так бережно, словно она была сделана из тончайшего стекла.
— Пей! — прорычал он, прижимая её губы к своей ране. — Пей хоть всё до последней капли, но пей! Я не отпущу тебя, слышишь? Никогда! Ты моя, моя. Навеки!
Его голос дрожал от смеси ярости и отчаяния. Кровь струилась по её губам, капала на разорванную одежду, но он продолжал удерживать её, не давая отстраниться. В глазах читалась такая решимость, что даже смерть могла бы отступить.
— Пей, любовь моя, — прошептал он, когда она, наконец, сделала первый глоток. — Я не позволю тебе уйти. Ты будешь жить. Будешь.
Он чувствовал, как жизнь медленно возвращается в её тело — как розовеют щёки, как учащается пульс, как в глазах появляется блеск. Но не ослаблял хватку, продолжая питать её своей кровью, пока не убедился, что она действительно спасена.
— Я люблю тебя, — прошептал он, когда её дыхание стало ровным. — И всегда буду любить.
Голос дрожал от переполнявших его чувств, а в глазах стояли слёзы — слёзы радости и облегчения.
Отныне путанные лабиринты подземной клиники хранили следы страшного сражения. Разрушенные стены актового зала покрылись багровыми разводами, а в трещинах камней застыла кровь павших героев. Каждый уголок этого места рассказывал свою историю о мужестве и самопожертвовании.
Два могучих Горыныча, чьи разноцветные чешуи когда-то сверкали ярче солнца, теперь покоились в земле. Их тела, не пережившие превращения в драконов, были погребены с почестями. Однако их жертва не была напрасной — они унесли с собой тьму, угрожавшую всему живому, и их имена навсегда останутся в легендах как символ отваги и преданности.