Улыбка, обнажавшая кривые зубы учителя музыки, начала гаснуть.
– Мне не хотелось причинять вам неудобства, – начал он. – Я мог бы прийти в другое время…
Когда он говорил, моржовые усы забавно шевелились. Так как я никогда в жизни не отращивал таких громадных усов, то невольно заинтересовался, не мешают ли они учителю Ониси при еде. Скорее все пользуется специальной щеточкой для вычесывания крошек. Господин Ониси неловко переступил с ноги на ногу. Честно сказать, я и сам не понял, почему сказал то, что сказал. Даже через несколько часов столь грубый и неучтивый поступок вызывал краску стыда на моих щеках.
Я прочистил горло.
– Господин Ониси, – начал я, – мне очень неловко, но я уже отдал виолончель. Память в последнее время подводит меня, и я… я просто забыл о вас. Прошу прощения зато, что потратил ваше драгоценное время.
Простота и убедительность собственного вранья потрясла меня. Откуда эта уверенность в себе? Что за извращенность мозга – нет, непременно нужно задавить в себе эту склонность!
Господин Ониси, однако, остался на высоте.
– Э-э… не беспокойтесь, – протянул он. – Все мы иногда ошибаемся. Надеюсь, вы отдали виолончель в хорошие руки.
Он взглянул на часы и заявил, что должен идти на занятия брасс-квинтета. Затем сказал, что, несмотря ни на что, я приглашен на концерт, который состоится в ближайший четверг, и что имя мое внесено в список почетных гостей. Господин Ониси попрощался и отправился в школу. Несмотря на неряшливый пиджак и растрепанные усы, поведение господина Ониси не шло ни в какое сравнение с моим безобразным поступком.
Я вернулся в пустую комнату и постоял перед виолончелью. На корпусе и витых колках накопилась пыль, поэтому я вынул носовой платок и стер ее. Все мы виновны в добрых поступках, которых не совершили. А я виновен вдвойне, я просто взял да и оттолкнул возможность совершить добрый поступок. Что заставило меня солгать? Моя ложь лишила школьников возможности научиться играть на виолончели. Однако более всего меня расстраивала мысль о том, что ты была бы недовольна мною. Твоим самым сокровенным чаянием всегда было дарить музыку людям.
Обещаю, я отнесу виолончель в школу на следующей же неделе, сразу, как представится возможность. Отдам вахтеру вместе с запиской для господина Ониси. Я не имею права оставлять ее в этой пустующей комнате.
II
Вот уже три недели у нас в бюджетном отделе катастрофически не хватало работников. Кипы бумаг заваливали нас, словно снежная буря полярных исследователей. Мацуяма-сан утверждал, что его корзинка для входящих документов заколдована: как только он решит, что подчистил ее, корзинка волшебным образом наполняется снова. Его слова развеселили всех в офисе. Однако шутки в сторону, продолжающее отсутствие Такахары-сан беспокоило нас, и я решил зайти к Мураками-сан, чтобы определиться с дальнейшими действиями.
Мураками-сан предложил мне присесть и по интеркому велел секретарше принести кофе. Мураками-сан восседал в кресле из красного дерева. Стояло ясное утро, и за его широкими плечами солнечные лучи рикошетом отражались от металлических поверхностей небоскребов.
Я выражал свое беспокойство, а Мураками-сан в глубокой задумчивости слушал: он прикрыл глаза и ушел в себя, обхватив рукой подбородок. Через пару секунд после окончания моей речи его глаза снова блеснули.
– Такахаре-сан повезло, что его коллеги так заботливы, Сато-сан, – произнес он. – Мы не должны также исключать возможность того, что Такахара-сан бежал, прихватив с собой деньги фирмы. Работа у него нелегкая, а Гавайи предлагают бездну развлечений для одинокого бизнесмена…
Мураками-сан улыбнулся сам себе, словно припомнив что-то личное.
– …однако прежде чем заявлять, что он исчез, мы должны подождать хотя бы неделю. Уверен, скоро он с нами свяжется. Хотя, должен заметить, перспективы его дальнейшей работы в «Дайва трейдинг» представляются мне весьма туманными.
Вот это да! Ты можешь поверить, что такой высокопоставленный руководитель отнесся к исчезновению работника столь легкомысленно? Мураками-сан поднес чашку с дымящимся кофе ко рту и улыбнулся. Глаза его – влажные и красноватые – явно нуждались в глазной мази. Не обращая внимания на то, что свежесваренный кофе был обжигающе горяч, Мураками-сан сделал большой глоток. Когда он поставил чашку на поднос, я заметил, что она наполовину опустела.