На самом деле причиной распухшего лица Сайриона, конечно, являлись не побои и не сломанный зуб. И наемный солдат, и Сайрион, как и большинство отличных воинов, были мастерами воображаемого боя. Испачканную финиками салфетку он использовал для того, чтобы скрыть отсутствие синяков, а не их наличие.
Уединившись в своих покоях во Флоре, Сайрион вынул набивку для щек, требовавшуюся для его роли, и заменил ее другим комплектом, к которому было прикреплено кое-что более громоздкое. Это было нечто вроде небольшого вытянутого мешочка из тонкой выделанной кожи, горловина которого представляла собой грубое подобие внутренней части человеческих губ. Вставленный в рот, он присасывался к ротовой полости, не оставляя места для чего-либо еще. Как только приспособление оказалось в нужном положении, нижняя часть лица стала напоминать морду задумчивого бабуина. Есть стало немыслимо, а говорить было возможно с большим трудом, поскольку, хоть язык и шевелился, а губы двигались, им мешала кожа мешка. Зубов вообще не стало видно. Прелесть этого кошмарного приспособления заключалась, однако, в том, что оно позволяло без вреда для своего носителя вливать в него любой яд, даже самый сильный, гарантируя, что он выльется наружу, не соприкоснувшись ни с какой частью рта, не говоря уже о том, чтобы достичь желудка.
Удалить мешок было даже проще, чем его вставить. Сайрион поднес руку к губам и осторожно потянул. Хитроумное приспособление высвободилось, зелье не пролилось и не причинило никому вреда. А затем он исследовал его и был очень заинтригован, когда узнал, что это за яд.
Следующий шаг оказался не таким легким и значительно менее приятным. От него ожидали, что за ужином он отравится, и он подчинился. Поскольку теперь от него ожидали, что он умрет, Сайрион намеревался быть столь же любезным. Предполагая, что его, разумеется, тщательно проверят на отсутствие признаков жизни самыми жесткими способами, он понимал, что простой видимости смерти, какой бы убедительной она ни была, недостаточно.
Сайрион знал техники, приписываемые иногда кочевникам, иногда пророкам и магам, или же случайно в других местах постигал считавшиеся магией практики, которые касались контроля и подчинения плоти. Среди этих техник и этой магии было несколько форм кажущейся физической смерти и только один способ вызвать настоящую физическую смерть — которая, при условии, что разум и тело здоровы и великолепно отлажены, могла оказаться временной и обратимой по воле адепта. Этот способ связан с системой естественной электропроводимости тела, находящейся в спинном и головном мозге, известной кочевникам как Змея. Это «существо», являющееся чистой энергией, можно пробудить и извлечь из нервной системы позвоночника. Электрический заряд, проходя по позвоночнику, как поднимающаяся змея, в конце концов достигает мозга и вспыхивает там — подобно удару змеиных клыков. Это также похоже на удар молнии. Сердце останавливается, и прекращаются все дополнительные функции.
Тело вводится в стазис, и, если выражаться врачебным языком, оно мертво. Одновременно оно нечувствительно для любого из самых коварных испытаний, которые только можно придумать для установления наступления смерти.
Однако сознание при этом сохраняется. Поначалу, конечно, оно оглушено и затухает, как свеча. (И при неумелом исполнении оно гаснет окончательно, пока не окажется оторванным от тела и неспособным в него вернуться.) Сайрион, адепт, чье мастерство говорило само за себя, менее чем через час вновь осознал, что происходит, и поэтому наблюдал за происходящим из темной сторожевой башни своего черепа. В тот момент, когда испытания закончились и мертвое тело оказалось вне всякого сомнения мертвым, он вернул органы и токи своего тела в самое легкое и незаметное подобие жизни. Теперь же, если бы кто-то захотел проверить, он мог бы обнаружить слабые и редкие удары сердца. Он также мог бы заметить неуловимое дыхание. Но только если бы он вернулся, чтобы еще раз изучить его в подробностях. Но к тому времени любой, кто хотел проверить труп, уже сделал это. Да и кто же поджигает огонь, как говорят кочевники?