В двух ярдах от призрака, лицом к нему, стоял молодой человек с волчьими глазами, безо всякого труда выдерживая злой, бессмысленный взгляд ведьмы. Обнаженный меч в его руке сиял то красным, то синим, то зеленым светом. Потом снова красным. Мевари в своем самом лицемерном виде.
— Да, ты это уже говорила, Таббит. Луна еще не полная. Сейчас не время для ритуала. Тогда обойдемся без кровавого ритуала. Какое мне дело, если твоей суке-хозяйке в море это не понравится? Ну и что? Пусть она отдаст свое золото, те пещерные сокровища, часть которых ты показывала мне. Тогда, если она пожелает, я буду называть ее красивыми именами. Может быть.
Таббит, называемая ее прислужницами «Оэ» (какая-то их орденская несокращаемая мистическая приставка), разорвала шов впалых губ. Послышался голос, который Сайрион ранее слышал в гроте — во время разговора с дочерью Герриса.
— Нужно ждать не только полнолуния. Но и сезона, который еще не наступил, но скоро наступит.
— К черту сезон! Разве я не говорил тебе, старуха? Я больше не могу коротать здесь время, ожидая, когда твоей богине станет удобно. Я должен покинуть Флор — сегодня же. Если ты не поможешь мне, тогда скажи только, где копать. Я погребу на этих затопленных дровах в одиночку, я рискну, если вы со своей дряхлой командой спихнете их на воду. Пошевеливайтесь, старые ведьмы. Делайте, как я говорю. — Он поднял меч. — Или вы думаете, что сможете сбежать?
Женщины зашуршали, скучковавшись, как колония серых летучих мышей. Они не выглядели испуганными. Уж точно не Таббит, называемая ими Оэ-Таббит.
— А ты, дочь моя? Что ты на это скажешь?
Мевари резко обернулся. И увидел темный силуэт, который уже некоторое время стоял позади него, выйдя из туннеля, ведущего в пещеру Таббит.
— Ты, — обратился он к ней. — Ну, что ты скажешь, моя дорогая любовница? Получу ли я золото, которое ты и твоя милая старая няня мне обещали? Или я вернусь и признаюсь кузену Ройланту и меня повесят в Кассирее?
— Он говорит правду, — пробормотала тень. — Я ошиблась относительно смерти Ройланта. Похоже, у него был сообщник, выдававший себя за него. Наверняка Мевари схватит губернаторская стража, если он вернется наверх… Они ищут тебя там, наверху?
— Нет. Я дал Зимиру наркотик, чтобы он добавил его им в вино. А еще одного храбреца Мевари приголубил подсвечником по голове. Все спят, кроме девушки. Но она научена повиноваться капризам Мевари.
Таббит опустила морщинистые веки. Казалось, она погрузилась в медитацию, но только на секунду. Ужасный взгляд уткнулся прямо в Мевари.
— Тогда все будет хорошо, хоть сейчас и не то время года.
И снова позади нее послышался шорох, костлявые руки замахали в воздухе, как паучьи лапы.
— Успокойтесь, — прервала этот шорох Оэ-Таббит. — Она милостива. Она знает, что срок не всегда соблюдается теми, кого преследуют, и что те, кто заперт в этом камне, поклоняются Ей так, как могут, а не как хотят. Подумайте, сестры, как долго Она ждала и как долго жаждала завершения ритуала. Она простит, Она будет довольна, если мы проведем его, даже если это будет сделано в неподходящее время.
Поколебавшись и повздыхав, они замолкли. Глаза Мевари в свете костра сверкали злобой, жадностью и недоверием.
— Ты говоришь, она жаждет отдать мне свое золото?
— Мы часто говорили тебе, что Госпожа не нуждается в золоте. Подойди, дочь моя, — обратилась Таббит куда-то в темноту. — Знаки в огне сказали мне, что ты вернешься сегодня вечером. Мы здесь, мы ждем, как ты видишь. Встань среди нас, надень мантию. Стань с нами единым целым, Валия, дочь моя.
Тень шевельнулась. Она проскользнула мимо Мевари к свету костра. Сделав это, она стянула с волос шарф из бледно-желтого шелка, и скреплявшие шелк булавки дождем посыпались на сланец.
ВАЛИЯ НА МГНОВЕНИЕ ОСТАНОВИЛАСЬ между кузеном и сестрами. Что-то в ее позе говорило о том, что она не испытывает большой любви ни к кому из них. И все же ее тело неуклонно двигалось по направлению к старухам. Маскировка мальчика, которой она пользовалась для удобства лазания по веревкам колодца, скрывала большую часть ее сексуальной стройности, хотя и не всю. Неистовый блеск отполированной огнем меди, иногда вспыхивавший на ее темных волосах, делал их почти рыжими, демонстрируя, несомненно, ее связь с родом Бьюселеров, с блондинкой Элизет, рыжеватым Мевари, рыжим Ройлантом. Ее серые глаза тоже были обязаны своим происхождением Геррису, но оливковый цвет лица достался ей по наследству от матери, женщины, которую тот поселил в Кассирее и которая умерла от горя вскоре после гибели Валии. Валия, похищенное демонами дитя Флора. Она провела детство в маленьком домике, который Геррис подарил ее матери, и время от времени видела, как отец приезжает с визитом. Он искоса глядел на нее, принужденно улыбался, бросал ей какую-нибудь дешевую игрушку — и ей предлагали пойти поиграть. Играть и не мешать своим отцу и матери, у которых были другие дела. Все, что знала Валия в свои лучшие годы, все, что она видела в своем отце, все, что он олицетворял для нее, — это то, что она была лишней и нежеланной. А позже, когда наличность во Флоре иссякла, а дом, купленный для них Геррисом, превратился в лачугу, где вместо птиц в клетках шуршали крысы, Геррис стал олицетворять и это. Неудивительно, что она ненавидела его.