И ВСЕ ЖЕ ВСЕ ТО ВРЕМЯ, пока она светила в темноте, она знала, что жизнь над ней — в доме и на земле вокруг Флора — продолжается. Мир, лежащий по ту сторону огромной двери, за входом в пещеру, был непохожим на мир, в который она забралась.
Она видела их, когда бывала наверху. Первый Мевари — ее дядя — гулял, распутничал, пил. Младший Мевари, красивый до безобразия, одновременно привлекал ее и вызывал презрение. Элизет. Беспечная мать Валии давно умерла в грязи и отчаянии. Умер Геррис. Валия считала себя виновной в его смерти, потому что сама навлекла на него муки, хотя и не из-за матери. Иногда по ночам, в тех редких случаях, когда она была наверху и не подглядывала за живыми, она подходила к его могиле, плевала на нее и плакала, испытывая странную мучительную радость оттого, что причинила ему вред. Однажды она видела Ройланта. Пухлый мальчик смущенно купался в бане, когда она неосторожно вылезла из колодца. Она постаралась, чтобы он не увидел ее в украденной мальчишеской одежде и с распущенными волосами. Его рыжие волосы напомнили ей описание кузена. И она стала ненавидеть его тоже.
После смерти Герриса в ней почему-то родилась мысль, что ей хочется стать убийцей их всех. Всех, кто заслуживал (и до сих пор заслуживает) наказания.
Среди сестер существовала любовь к пролитию крови. Во времена расцвета культа — если это можно так назвать — в жертву Матери приносили по одному мужчине в год. Валия внезапно пришла к мысли, что может почтить богиню таким же образом. Правда, не посредством морской воды, но, возможно, при помощи любой воды…
Таббит потакала ей, как и все сестры. Теперь она была одной из них, их звездой, их восходящей луной. Таббит тоже не испытывала к ним любви. Она безрассудно использовала их. Старая предводительница умерла, и Таббит стала их главой. Окутанная фанатизмом, закосневшая в нем, она согласилась.
ВАЛИЯ ТЕРПЕЛИВО ЖДАЛА В БАНЕ, пока припозднившийся дядя Мевари не пришел мыться. Он был крепким мужчиной — но пьяным, очень пьяным: бессильным, немощным, неспособным помочь самому себе. Когда девушка появилась, он ухмыльнулся и хмыкнул, подзывая ее. Она подошла к нему — и вдруг прижала к его ноздрям маленький клочок ткани с приятным запахом. Наркотик сыграл роковую роль, хотя и не являлся смертельным. Через минуту дядя уже лежал без сознания, и Валия, стоя над ним в кальдарии, крепко удерживала его под горячей водой, пока он окончательно не утонул.
Ей было всего девятнадцать.
ПРОШЛО НЕСКОЛЬКО ЛЕТ, прежде чем в ее голове созрел окончательный план. К тому времени она уже была могущественной колдуньей; ведьмы говорили ей об этом, и она им верила. Их дряхлость, к которой она относилась с презрением, хотя и с внешним уважением, мало что значила для нее. Она упустила из виду тот неумолимый факт, что их больше не заботили такие мелочи жизни, как ее извращенные нравы или ее необычные обязательства. Они цеплялись за существование, а значит, просто существовали. Они льстили и задабривали Валию, их сияющую звезду, по привычке и исходя из какого-то смутного, обиженного восхищения ее молодостью. Они перестали по-настоящему интересоваться ею или чем-либо еще. Потакание ей являлось последней данью их религии. Они забыли, что она не всегда была здесь. А Валия, ослепленная своими мотивами, ничего не замечала, как и они.
Однако ей пришло в голову, что теперь она готова покинуть сестринство и жить наверху, на открытой земле. Она представляла себя жрицей оккультных мистерий, распространяющей свою славу через идею богини. Каких высот она могла бы достичь, обладая своими способностями? Ей не мешало осознание того, что богиня реальна. Богиня улыбается своей избраннице. И если Валия решит свободно практиковать свое богослужение и стать императрицей, то богиня улыбнется и этому предприятию. Ибо богиня — лишь плод воображения Валии. Пантеон, которым она сама управляла, являлся ее придатком. Как и магия. Это объясняло, почему ее талант был так незначителен.