— Конечно, я знаю, что вы невиновны в убийстве, — ответил Сайрион.
— Тогда помоги мне вернуться к более приятной тушке Пудинга, и мы, может быть, поделим его благодарность…
Мевари замолчал. Валия, за которой оба они наблюдали, изменила позу. Она взяла с алтаря каменную чашу и похожий на бритву кремниевый нож. Держа по предмету в каждой руке, она медленным скользящим шагом направилась к своему кузену.
Мевари рассмеялся. Это был искренний смех, полный издевки. В тот же миг он ослабил хватку на мече, шцущая себя полностью готовым к встрече с ней.
— И что, — заметил он, — ты действительно веришь, что можешь напасть на меня? Я собираюсь отшлепать тебя, дорогая. Вот этой железякой, если тебе так хочется. Еще один шаг, и твоя голова отделится от тела. Поверь мне, голубушка, я могу это сделать — и сделаю.
Валия остановилась. Она пристально посмотрела на него. На фоне темного капюшона и оливковой кожи ее светлые глаза казались почти белыми. Их переполняла похоть к этому юноше. Она следила за ним из своего укрытия, фантазировала о нем в годы созревания, испытала к нему свое первое плотское влечение и испытывала его до сих пор только к нему одному — и теперь ей нужно его укротить. Валия не любила, когда ею управляли. Таббит не управляла ей. И богиня не управляла. И Мевари, вожделение к которому отвлекало ее, никогда не управлял и не будет управлять.
Если бы она пошевелила рукой с ножом, Мевари мгновенно ударил бы ее мечом. Но она двигала другой рукой, той, в которой держала каменную чашу. Она поднесла чашу к его лицу и выплеснула черноту прямо ему в глаза. Чернила, которыми его должны были обмазать для ритуала, ослепили его.
Инстинкт не всегда является союзником. В данном случае инстинкт ослепленного человека заставил Мевари поднять руки и прикрыть ими глаза, чтобы защитить их.
Его меч описал широкую дугу. И Валия, нырнув под взлетевший меч, вонзила кремневый нож в грудь Мевари на треть длины. Затем, отпустив чашу, она обеими руками вбила лезвие еще одним ударом по самую рукоять.
Жертвоприношение нужно было совершить иначе. Его злорадство наводило на мысль о другом сценарии. Но попасть в сердце было просто. Очень немногие не знали его точного положения.
Мевари, гордый аристократ, жестокий любовник, дармоед, задира, хулиган, игрок, щеголь, отшатнулся. Ему оставалось только растянуться между носом и рядами гребцов, пока их напряженные серые лица поворачивались и тянулись вперед, чтобы видеть.
Валия тоже пристально взглянула сначала на убитого ею человека, потом на другого, стоявшего у него за спиной.
Сайрион даже не пошевелился. Тех, кто знал Сай-риона или знал о нем, это бы насторожило. Его изменчивая скорость, его молниеносная реакция — все это было частью его личного мифа. И все же он оказался недостаточно быстрым, чтобы уберечь Мевари из Бьюселеров от смертельного удара, которого он, возможно, ожидал.
Валия посмотрела на Сайриона, ее взгляд стал бессмысленным.
Сайрион оглянулся с самой вежливой из мимолетных улыбок. Затем Валия, подвижная как ртуть, метнулась к борту корабля и упала в отсвечивающую золотом воду, погружаясь в черноту далеко внизу.
Ведьмы на веслах завопили, издавая тонкий воющий звук. Началась суматоха.
Сайрион не удостоил их взглядом и лишь мельком посмотрел на водоем, в который бросилась девушка. В том, что она здесь научилась плавать, он не сомневался; наверняка она ставила себе такую задачу. Затем он оглянулся, чтобы увернуться от другого ножа, который, как и следовало ожидать, бросила в него Таббит. Тот с грохотом упал на палубу позади него, и она зарычала.
— Ритуал осквернен, — объявила она. — Но все же есть ты. Это тебя я видела тогда в огне — седого, белее, чем я.
— Мои волосы когда-то были золотыми, как лютики, — доверительно поведал Сайрион. — Ужасные несчастья моей жизни сделали их белыми, когда мне было семнадцать. Не все это знают. Надеюсь, ты сохранишь эту тайну.
Таббит воздела руки к потолку. Ее жест выглядел жутко, и вся ее поза была зловещей.
— Оставьте весла, сестры мои, — крикнула Таббит. — И схватите его.
Раздался гул и грохот, когда толпа женщин за спиной Сайриона, таких же жестоких, такие же сумасшедших, как Таббит, вскочила со скамей, протягивая руки, похожие на когти.
— Он, — указала Таббит, — умилостивит нашу Госпожу своей долгой и кровавой смертью.
— Сожалею, но — нет, — возразил Сайрион.
Мгновение он находился между жрицей и ее командой, а в следующее — уже далеко от них. На ходу он вытащил один из пылающих факелов и ловко опустил его в кувшин с маслом.