— Я вспоминаю, как мой дядя Мевари, добившись помолвки и ее выгод, отложил мой брак с Элизет, чтобы оставаться на попечении Флора столько, сколько мог. И в придачу пользовался ею. Чудовище. Как и его сын. Я не стану оплакивать Мевари — ни дядю, ни кузена. Хотя мой кузен Мевари не заслуживал смерти.
— Однако это избавит его от нанесения дальнейшего вреда окружающим.
Ройлант нахмурился.
— В любом случае спасти его не было никакой возможности.
Покончив с едой, Сайрион облокотился на низкий столик. Он встретил взгляд Ройланта глазами, более ясными и более холодными, чем самое чистое ледяное море.
— Нет, — мягко ответил Сайрион. Сочетание божественной непорочности и демонической страстности никогда еще не было столь явным. На секунду Ройлант заволновался, почти отшатнувшись. Во имя всего святого, кто этот человек, которому он доверил управление своей жизнью и состоянием?
— Скажите мне, — попросил Ройлант, — скажите мне честно, что получили от всего этого вы?
Сайрион улыбнулся своей ангельской улыбкой.
— Радость помочь вам, мой дорогой. Плюс некий фантастический гонорар, который вы жаждете вложить в мою протянутую руку.
— Гонорар, который вы никогда не пытались обсудить со мной.
— Разве нет? Печальная оплошность.
— Это означает, что вам все равно, сколько вам заплатят и заплатят ли вам вообще. Что, в свою очередь, подразумевает…
— Разве азарт погони — это ее цель? — уклончиво заметил Сайрион. — Как катастрофически глупо.
Ройлант поднялся на ноги.
— Я должен встретиться с губернатором. Тело Валии… готово к путешествию, как я понимаю. После этого я, вероятно, отправлюсь прямо в Херузалу. Здесь, кажется, нет смысла оставаться. Я, конечно, буду посылать Элизет письма и деньги. Она давно имеет право на полноценное пособие.
— Разве вы не должны сказать ей это сами? — поинтересовался Сайрион.
— Я думаю, что сделал достаточно. Я сказал ей, что Мевари погиб в пещере, а Валия утонула. Элизет заперлась в своей комнате. У нее нет ко мне ничего, кроме презрения. Возможно, ненависть. Я мог бы взять ее в жены. Все, что о ней говорили, правда. Да, я знаю, что у нее были любовники. Черт бы их побрал! Какое мне дело до этого. Но потом… Я заключил — мы заключили — контракт с одной дамой в Херузале, которая гораздо лучше со мной уживется, будучи…
— Вы убедили себя, что ваша ценность настолько ничтожна, что только простая и нетребовательная женщина будет вас терпеть, — безжалостно перебил Сайрион.
— Замолчите! — взорвался Ройлант. — Черт бы вас побрал, кто вы? Роза, объединенная с клинком, — что-то вроде смеси рая с преисподней? Вы выполнили мое поручение. Это уже не ваша забота.
— Действительно…
— Молчать! — снова взревел Ройлант. И, схватив кувшин с вином, он швырнул его в Сайриона. Который неторопливо пригнулся. Встретившись с одной из пяти неповрежденных дверей павильона, кувшин проломил ее и аккуратно сорвал с петель. Дверь с грохотом вывалилась на крышу, брызнула слоновая кость.
Ройлант, не говоря больше ни слова, прошел через образовавшийся дверной проем, придав ему смысл. На краю крыши он сказал:
— Вам вышлют ваше вознаграждение.
— О? — сказал Сайрион. — И куда же вы его пошлете?
— В гостиницу «Оливковое дерево». Так что вам лучше вернуться туда.
Десять минут спустя Ройлант, сопровождаемый своей охраной, ехал в сторону Кассиреи в одном из самых объяснимых и наименее свойственных ему гнусных настроений в своей жизни.
ДЕКАДЕНТСКИЙ ПЕЙЗАЖ ФЛОРА, не затронутый всеми этими вещами, расцвел в течение утра, затих и задремал в разгаре дня. За толстыми зелеными стенами сада гудели, жадно жужжали и головокружительно падали насекомые; плоды тлели на ветвях и в траве, распространяя винный запах.
В этом изумрудно-зеленом солнечном храме посреди размножения и гниения стояла Элизет, больше не запертая в своей комнате, подобная белой статуе, украшенной зелеными отсветами подсвеченной солнцем листвы, дыша, существуя, глядя, как будто она открыла глаза впервые после столетнего сна.
Ее волосы вызолотили солнечные лучи, а проснувшиеся глаза потемнели от ощущений. На ней было то самое поношенное платье, в котором Сайрион впервые увидел ее, теперь его подол был запачкан соком раздавленных фруктов. Трудно сказать, была ли она радостна, безмятежна или печальна. Она просто была — в этом месте и в это время.
И когда Сайрион, не издав ни звука, вышел перед ней из просвета между густо стоящими деревьями, она не двинулась ни к нему, ни прочь, ни куда-либо еще.