Покончив с экзаменом, Солодов засобирался домой, раздумывая над формулировками своего будущего доклада, хоть тот пока и был не больше чем скомканным разрозненным концептом. О том, где и перед кем ему могла бы выпасть возможность его прочесть, он решил подумать уже после того, как закончит работать над захватившей его мысли идеей. В коридоре пересёкся со своим другом, тоже доктор наук, разве что слегка другого профиля, и должность он в университете занимал другую, повыше. В своей привычной манере товарищ Александра, по иронии, тёзка, начал рассказывать о недавно произошедшем, не успев даже как следует пожать руку собеседника:
— Представь себе, звоню предупредить старосту об опоздании сегодня, а на фоне студенты кричат: «Панки хой, горшок живой».
— Вот как, — Солодов пожал протянутую руку, — ты ещё не привык?
— Да привык, конечно, раз десятый уже слышу эту остроту.
— Тогда что же в этом такого необычного?
— Ничего, мистер серьёзность. — Он поднял руки, словно сдаваясь.
Жест этот, необычайно живой, как-то по-особенному резонировал с совсем близкой старостью исполняющего его человека.
— Ты о чём призадумался?
— Да мне одна идейка пришла в голову…
— Ого, ожидаем «Гипотезу Солодова» во всех рецензируемых журналах?
— Хорошо было бы. — Помечтал вслух Солодов.
Его товарищ посмеялся, но, не увидев схожей реакции прекратил. Желая перевести тему, он спросил:
— Ты домой сейчас?
— Да, а ты?
— Тоже самое.
По негласной традиции они направились в давно полюбившуюся обоим кофейню. Александр Александрович Солодов любил кофе с большим количеством добавок в виде сиропов и пряностей, хотя похож был на фаната «американо» без сахара. Друг же его представлял собою полную противоположность. Два почти диаметрально противоположных характерами мужчины отмечали кружкой кофе очередной день их странной дружбы.
— Что-то он сегодня горчит, — сказал Солодов, попробовав напиток.
— Странно, дай попробую.
Также попробовав кофе, на который жаловался товарищ, он заключил:
— Такой же, как и всегда.
— Ты, наверное, просто привык к этой горечи.
— Можешь взять мой сахар.
Дополнительная порция сахарного порошка не исправила положения, но Солодов не стал капризничать дальше. Через несколько глотков он и вовсе забыл и про кофе с его горечью, и про болтающего без умолку друга, и даже про саму кофейню. Внутренний его взор был обращён в пространство, которому он никак не мог подобрать подходящее название. Ощущение, словно ему не хватает лишь мелкой детали для полного понимания, было невыносимым. «Жизнь в идеях и мыслях? Ноосфера, эфир, — что может быть подходящей базой, с которой можно начинать объяснение? Списать форму, изменив и углубив содержание», — думал он, смотря через окно за едва заметным глазу наступлением вечера.