— Мы потеряли их, сэр. Мы отступаем по всем фронтам за пределы городов и дальше по небесным мостам к Пилеону.
Как только они вышли на городские улицы, шум доносившейся отовсюду стрельбы резко усилился. Тонхаузер посмотрел сквозь укрепленный пластек купола города на грозовое небо. Его зрение затуманивал дым, скрывая из виду верхнюю атмосферу города. Отступая с сержантом Рукой и его взводом, Тонхаузер осмелился оглянуться через плечо. Массовое отступление было в самом разгаре. Толпы далеких повстанцев приближались к их позициям, сжимая в руках разнообразные ружья и самодельное оружие. Их боевые кличи приглушались сшивающей губы проволокой — и этот эффект выводил из себя. Даже не слушая их, Тонхаузер мог сказать, что враг пошел в крупномасштабную атаку.
Прямо над их головами просвистела ракета, заставив Тонхаузера и остальных нырнуть. Она попала в стену депо трамваев на магнитной подвеске, и образовавшийся взрыв поглотил орудийную позицию авиакорпуса. Расчет из троих человек с воплями погиб среди кирпичей и огня.
Рука резко сменил направление, уводя Тонхаузера и бойцов по боковому переулку от рушащегося здания.
— Трон, как это произошло? — спросил Тонхаузер, когда Рука завел их в переулок, чтобы подождать, пока все не закончится. — Мы ведь теснили их, не так ли?
— Нас застали врасплох, — сказал Рука, ныряя обратно в переулок, когда взрыв бомбы осветил дорогу за ним. — Подорвали цепь мин-ловушек, которые нанесли нашим войскам тяжелый урон, а затем перешли в массированное наземное наступление. Они используют передовую военную тактику. При таком состоянии дел нам никогда не отбить город. Мы должны перегруппироваться. Возможно, тогда нам удастся отбить Нимбарос и Кумулон, но Киррион…
Сержант замолчал, рассказав Тонхаузеру все, что знал о судьбе столицы.
— Что насчет губернатора Варкоффа?
— Он жив и находится в бункере, в Пилеоне. Это ближайший из малых небесных городов, который все еще остается под нашим контролем. Сейчас мы туда и направляемся. Он ввел в действие официальные протоколы бедствия на всех астропатических линиях и частотах дальней связи, запрашивая немедленную помощь.
— Сделай для меня одну вещь, солдат, — сказал Тонхаузер. Полковник подошел к концу переулка и увидел, как еще один взрыв повалил статую первого губернатора Стратоса. Она была символом имперского правления и порядка. Объятая пламенем, она упала на землю и раскололась.
— Что именно, сэр?
— Стань на колени и молись, — сказал Тонхаузер. — Молись о чертовом чуде…
За последние сорок лет сон не изменился.
Сначала было только непередаваемое чувство жары, а затем Дак'ир вновь оказался в горячей темноте Игнейских пещер Ноктюрна. Во сне он был всего лишь мальчиком, и, прикасаясь детской рукой к стене этого враждебного места, он чувствовал ее шероховатость и остроту. Минеральные жилки блестели в свечении лавовых бассейнов, питаемых огненной рекой, которая была кровью горы. Затем Игнея исчезла, а вместе с ней исчез свет от огненной реки, перетекая в новое видение…
Под одетыми в сандалии ногами Дак'ира протянулось Плато Синдара цвета ржавчины и умбры, чья граница очерчивалась камнями-тотемами. По Пустыне Костров кружились клубы золы, скрывающие в тени охотившихся среди скал чешуйчатых саурошей. Наверху раздался гром, будто Гора Смертельного Пламени была готова закрыть небеса пламенем и дымом. Но великая гора Ноктюрна все еще дремала. Вместо этого, Дак'ир взглянул вверх и увидел несколько другое пламя — двигатели идущего на посадку огромного корабля.
После приземления на боку судна открылась рампа, и оттуда вышел могучий высокий воин, облаченный в зеленые пластинчатые доспехи, украшенные символом саламандр — живущих близ центра земли благородных существ. К нему присоединились другие, Дак'ир знал некоторых из них — он работал рядом с ними, отстраивая и собирая камни после Поры Испытаний. И все же его сердце дрогнуло от вида этих гигантов. Ведь он знал, что они пришли за ним…
Картина вновь поменялась, а вместе с нею поменялся и Дак'ир. Теперь у него была мантия воина и орудия войны. Его тело было облачено в бронированный панцирь, в кулаке сжат святой болт-пистолет, ониксовая плоть была ярким напоминанием об его сверхчеловеческом апофеозе. Над Дак'иром, подобно серым стражам, вырисовывались монолиты из камня и мрамора, улицы были уставлены рядами урн с прахом, а воздух наполняло резкое зловоние могильного пепла. Это был не Ноктюрн, но Морибар, и небеса здесь были окутаны смертью.
Где-то на границе этого серого и ужасного мира Дак'ир услышал крик, и видение в его мысленном взоре исчезло, изменившись на лицо в огне. Он столько раз видел его, «горящее лицо», агонизирующее и обвиняющее, никогда в действительности не дающее ему покоя. Оно горело и горело, и скоро Дак'ир уже горел вместе с ним, и наполнявшие его уши крики стали его собственными…
«Мы только хотели вернуть их обратно…»
Дак’ир резко открыл глаза, выйдя из боевой медитации. Остро ощущая свое учащенное дыхание и высокое кровяное давление, он провел успокаивающие разум процедуры, которые выучил, вступив в ряды сверхлюдей, космических десантников.
Вместе со спокойствием пришло понимание. Дак'ир стоял в полумраке кельи уединения, солиторие, одной из многих на борту ударного крейсера «Гнев Вулкана». Она была немногим больше темницы — небольшая, аскетичная и со всех сторон окруженная холодными темными стенами.
Он быстро осознал подробности воспоминания.
Несколько недель назад они получили астропатическое послание, которое интерпретировал ротный библиарий Пириил. Саламандры направлялись к имперскому миру Стратос.
Одна из многих доходных добывающих колоний вдоль Пояса Адрона в секторе Редуктус сегментума Темпестус, Стратос был очень ценен для Империума за океанические минералы и регулярную десятину в виде призывников в Имперскую Гвардию. Спасение Стратоса и освобождение его жителей от наседавших кровожадных врагов было делом первостепенной важности.
За несколько часов до выхода на орбиту, Ко'тан Кадай определил шесть отделений, включая свою «Адскую Стражу», на роль оперативной группы, которая должна будет высадиться на Стратос и остановить анархию. Как диктовала Прометеева вера, все идущие в битву Саламандры должны были сначала очиститься огнем и пройти длительную медитацию, чтобы сконцентрировать разум на вере в собственные силы и внутреннем духе.
Никого, кроме Дак'ира, не беспокоили подобные приготовления.
Подобное не могло пройти незамечено.
— Мой повелитель? — спросил глубокий зычный голос.
Дак'ир посмотрел в направлении, откуда донеслись слова, и увидел закутанную фигуру Цека. Его жрец-клеймовщик был облачен в зеленые одеяния со знаком ордена — рычащей головы саламандры внутри кольца огня, — вышитым янтарной нитью на груди. Под служебной одеждой в мерцающем свете факела была едва видна полускрытая аугметика.
Палата была небольшой, но в ней было достаточно места для спутников Астартес.
— Готовы ли вы к почетному шрамированию, мой повелитель? — спросил Цек.
Дак'ир кивнул, все еще не отойдя от сновидения. Он увидел, как Цек достает прут, раскаленный добела в жаровне, на которой босиком стоял Дак'ир. Астартес едва ли испытывал боль от объятых огнем углей. Все, что выдавало его, были капли пота на лысине и ониксово-черном теле, на котором не было ничего, кроме набедренной племенной повязки.
Ритуал был частью учения Прометеева Культа, которому упорно следовали все воины Саламандр.
Когда Цек приложил раскаленный прут к голой коже Дак'ира, он принял принесенную им боль. Его пламенные глаза, подобные самым горячим углям, выразили одобрение. Сначала Цек выжег три полосы, а затем разделил их кругом. Отметины добавились ко многим другим, сделанными им и другими жрецами-клеймовщиками на теле Дак'ира раньше, уже зажившим и зарубцевавшимся, явив тем самым живую историю многих битв Саламандр. Каждая из них означала выигранное сражение и поверженного противника. Каждый воин Саламандр должен был быть отмечен почетным шрамом до начала боя и после, знаменуя победу.