– Да. Только мне нужно спешить, иначе я не успею на похороны.
Я вышел из дома и направился к церкви. Когда я зашёл внутрь, то убедился, что у Торреса осталось не так уж и много друзей и близких. Скорее, здесь сидели какие-то зеваки или далёкие родственники, которые, должно быть, надеялись получить часть его наследства. Никто не плакал. Интересно, кому он всё оставил? Хотя имеет ли это значение? Главное – другое.
Я спокойно подошёл к гробу (никто меня не останавливал, не показывал пальцем), глубоко вздохнул и посмотрел на покойника. Однако увиденное повергло в шок. В гробу лежал не Дарен Торрес. Там лежал я. Именно это лицо я час назад видел в зеркале.
Моё тело задрожало, когда глаза мертвеца открылись, а его указательный палец показал в мою сторону. Я обернулся, в панике подумав, что сейчас на меня нападут, но никто обращал внимания на происходящее. Все смотрели в пол, будто гроба с трупом здесь и не было. Я в ужасе отпрянул от гроба, выбежал из церкви и поехал домой.
Когда я сидел в машине, издалека казалось, будто дом светится. Я подумал, что от слёз зрение просто врёт мне, но, когда подъехал совсем близко, меня охватило отчаянье. Я подошёл к особняку и упал на колени. Это была огромная золотая громадина.
Набравшись сил, я открыл дверь и чуть не ослеп от сияния. Всё, абсолютно всё было покрыто золотом. Не было ни одного цветного пятнышка. Всё заполнил чистый жёлтый цвет металла. А главное, тишина. Мёртвая тишина.
Надежда ещё есть.
Я побежал в комнату сестры и дрожащими руками открыл дверь. В середине комнаты стояла золотая статуя. Девушка застыла в трагической позе: руки выставлены вперёд, в глазах отражалась неимоверная боль, на лице застыл крик. Я ярко представил, как Лара мучилась, когда всё её тело превращалось в металл, и обнял драгоценную статую.
– С возвращением! – услышал я позади себя.
Все мышцы напряглись, кровь хлынула в голову. Я резко встал и злобно посмотрел на мальчика. От вида его ничего не выражающего лица хотелось разорвать это маленькое тело в клочья.
– Зачем ты это сделал?!
– Ты же сам хотел богатый дом. Вот! Он теперь очень красивый.
– Да к чёрту этот дом! Зачем ты так поступил с моей сестрой?
– Я видел, как ты расстроился, что она состарилась. Теперь Лара всегда будет такой и никогда не умрёт.
– Не смей произносить её имя, маленькая мразь! Насмехаешься надо мной?!
– Нет…
– Ты… Это всё из-за тебя! Вся моя жизнь разрушилась из-за тебя!
– Но я… Ведь ты сам меня спас… Ты говорил, что мы семья.
– Никакая ты мне не семья!
Я достал из кобуры револьвер и стрельнул в это чудовище. Пуля попала в голову, из этого монстра должна была пойти кровь, но… Ничего. Внутри его черепушки зияла чёрная пустота. Мальчик застыл на месте как статуя. В нём не осталось ничего живого.
Моя ярость не проходила. Я схватил столик, который теперь тоже был как камень, и стал бить. Тело мальчика распадалось на осколки, как будто разбивалась посуда, а не человеческое тело. Осколки падали, я давил их ногами, они превращались во множество маленьких кусочков. Я бил и давил, бил и давил, пока весь пол не покрылся чёрным песком из осколков.
Когда же я немного успокоился, то упал на пол и заплакал. Меня окружали только безмолвные статуи, золото и тишина. Никого живого в этом доме больше не осталось.
Luxuria
Мэнди очень долго смотрела на картину в синей рамке под названием «Царь зверей». На ней был изображён прекрасный светловолосый мужчина в окружении величественных львов. Ей безумно хотелось купить эту картину. Впервые она почувствовала настолько сильные страсть и желание, просто смотря на холст. Точнее не на холст, а на мужчину. Да, её привлекали не львы, не красота природы, не витиеватость рамки, а именно мужчина. Всё меркло, кроме него. Он был идеалом красоты. Казалось, что и главный герой картины тоже неотрывно смотрит на неё. И всё так напоминала его…
Мэнди росла в очень религиозной семье. У них не висело никаких картин, всё всегда было скромно и просто. Только когда её родители умерли, она позволила купить себе рисунок с полем и цветами. Но, увидев эту картину… этого мужчину… Она почувствовала всё, что было запретно и недоступно её разуму и телу.
Её вера не позволяла вступать в половые отношения с мужчиной до брака. И Мэнди соответствовала образу послушной целомудренной девушки. В католической школе никто не позволял себе разговоров об «этом». Она никогда не поддавалась искушениям, а за каждую пошлую мысль корила и наказывала себя. Но, к сожалению, Мэнди, несмотря на свои двадцать пять лет, не смогла выйти замуж. Родители рано умерли, друзей у неё не было, работала она в женском коллективе, а от мысли, что можно познакомиться на улице или в каких-то общественных местах, Мэнди приходила в ужас. Поэтому в основном она сидела дома, ходила на работу и коротала вечера за вышиванием или чтением книг.