— Потом, потом…
И вышел вон.
Он молниеносно, по-над паркетом, промчался сперва по своим покоям, потом по смежным, императорским. Знаменитый серебристый герцогский халат сиял для некоторых, как огонь на вершине маяка, кто-то спрятался, а кто-то, напротив, выступил из тени на свет, надеясь быть замеченным. Вотще… Так же мало замечает вокруг себя несущийся по лесу кабан. Герцог летел, как фурия, в серебристом сиянии, в облаке горьких духов, и пудра нимбом взлетала над зеркально-чёрными локонами. Скорее, скорее…
Есть такие люди, с которыми довольно поговорить пять минут, и потом уже достаточно сил целый день переносить остальных — льстецов, глупцов, подлецов, многодетных отцов… Есть такие люди, на которых довольно взглянуть, убедиться, что они вообще есть, — и можно жить целый день, до вечера, в относительном спокойствии, и как-то терпеть эту жизнь, не желая пустить себе пулю в лоб. Ах, его светлость так счастливы, так счастливы, что постоянно хочется выстрелить себе в голову…
Герцог остановился перед низкой дверью позади концертной залы, выдохнул, постучал и вошёл, не дожидаясь ответа.
— Доброе утро, ваша светлость.
Хирург обер-гофмаршала, доктор Бартоломеус Климт, поднялся из кресла и поклонился.
— Здравствуй, доктор!
Герцог обвёл взглядом эту комнатку, гофмаршальскую гардеробную — где же сам хозяин? А вот и он, на козетке, под пышным соболиным пледом, с корпией в носу, бледный до зелени. Спит.
— Спит? — понизив голос, прошептал герцог.
Климт кивнул, указал глазами на пузырёк посередине ломберного колченогого столика. Лауданум, водка с опием, и пузырёк наполовину пуст — тут уснёшь. Впрочем, кто знает, сколько теперь ему нужно, с его дурными пристрастиями?
— На катке кровь носом пошла, — пояснил доктор, — пришлось уложить, пусть подремлет хоть пару часиков, до очередной своей оперы.
Этот доктор Климт не лебезил, не сыпал «светлостями» и «высокопревосходительствами», он был дельный и нахальный и за хозяина готов был убить. И уже, поговаривали, убивал. Рыжий, бледно-зеленоглазый, Климт улыбался, сжимая челюсти — кицунэ, рыжий лис, демон-оборотень. Да гофмаршал так и звал его — братец лис.
— Доигрался! — Герцог уселся в кресло, в то самое, из которого только что вскочил Климт, склонился, взял больного за руку. — Как лёд. Доигрался в свой опийный табак. Ты хоть скажи ему, доктор. Мы слишком старые для таких игрушек.
Доктор поглядел на него, вернее, на них двоих — на герцога, в дрожащих пальцах сжимающего бледную руку гофмаршала, и на самого гофмаршала, спящего, как дитя, в детской позе с подобранными коленями, белого, как фарфор, в смазанных стрелках.
— Ваша светлость, мне нужно спуститься за льдом для компресса, как лучше — кликнуть лакея, или вы изволите дождаться? Я не желал бы бросать его одного.
Он говорил с герцогом, как с равным. Это умиляло. Смелость не может не умилять, когда ты сам — главное чудовище, первый изверг двора.
— Ступай, доктор, я тебя дождусь, — позволил герцог.
Доктор поклонился и вышел. Герцог остался сидеть, с холодной рукой в своей — горячей, как от жара. Он и жил свою жизнь — как в лихорадке, в тумане, в красном мороке горячечного бреда, который уж год. Наощупь, par coeur. Он смотрел на больного — как дрожат ресницы, как вздымается от дыхания тонкое испанское кружево. Не потерять бы… Есть люди, на которых довольно только взглянуть — и уже можно жить, до самого вечера, и не желать при этом повеситься. Вернее, есть один такой человек, и, кажется, он тоже вот-вот — того…
Доктор скоро вернулся с мешочком льда, как и обещал. Герцог поднялся из кресла — серебром облитая статуя.
— Передай графу, как встанет, что завтра я жду его на обед. Нам с ним сегодня не свидеться, день мой до ночи расписан.
В манеже, позади лошадиных чертогов, — а именно так следовало бы именовать обиталища герцогских лошадей, — позади комнат конюхов и чуланов со сбруей, в крошечной каморке сидел Цандер Плаксин и принимал посетителей. Каморку эту он иронически именовал своим кабинетом, хоть и писать приходилось ему на перевернутом барабане, а сидеть — на старом седле, положенном на низкие козлы.
Сейчас Цандер выслушивал давешнего подменного лакея — того самого, что болтал с карлой в доме Волынского.
— Вчера гости были, — докладывал лакей, — и сегодня опять ждёт. Все те же люди. Вчера разговор вёлся о записке, называемой «Представление». В записке советы известной особе…