— По-моему, ты лягух лягушек.
— И это тоже, — ответило из-под ног.
— По-моему, тебя надо ампутировать, пока ты ещё что-нибудь не придумал.
Сам ковырнул туман — верхний или нижний — разбираться не хотелось — спихнул в дыру говорливое ничто.
— Лечу! — заголосило снизу. — Летаю! О, как я велик!
Сам задумался. Это что же получается, что он живёт на свете, чтобы расковыривать всяческую плесень: болтливую, кусачую, хвастливую. Мелковатый выходит смысл жизни.
Где-то далеко, так что не сразу и разглядишь, полыхнула сияющая полоса, которая тут же распалась на несколько меньших полос, каждая из которых вонзилась в то, что Сам опрометчиво полагал небом. Вспышки следовали одна за другой, и, когда последняя погасла, донёсся рокочущий грохот, словно высшее небо начало рушиться на низшее, а всё вместе повалилось на землю, сбиваясь в единый клубок.
Ушибленный и потерянный Сам стоял, глядя в расколотую даль. Копьё в руке светилось и тонко пело, вторя пламенной мощи, от которой было откушено. Вот, значит, как сбивается небесное масло, в круговорот каких сил Сам опрометчиво вмешался. Хотя, повторись всё заново — Сам оскалился и клацнул зубами — то, даже зная расклад сил, Сам всё равно полез бы в драку.
Туда он и вторгнется, пусть не сейчас, но когда-нибудь вскоре.
Дыры в небе можно было ковырять безвозбранно. Вулкана на небе не получалось, дыры вскоре затягивались. Сам расширил одну из дыр и спрыгнул вниз. Пришла пора проверить, как обстоят дела дома.
Падать с неба занятие неспешное. Земной круг важно вращается внизу, а быть может, вращается падающий Сам, а земной круг остаётся недвижим. На самом краю круга курится вулкан, пробуждающий у Сама неприятные чувства, а остальной мир ровен и непригляден. Середина мира, вокруг которой всё вращается, бугрится безобразным пупырём, Сам не понимал, что бы это могло быть.
Если не можешь что-то понять, надо приблизиться и поглядеть. Сам направил своё падение в сторону пупыря.
— О, сколь я велик, лягух средь лягушек! — донеслось к нему.
Да ведь пупырь, это его знакомец, болтливая плесень, которую он спихнул с неба! Но когда он успел так разрастись?
С разгона Сам ухнул в мягкое, провалившись почти по пояс. С трудом выкарабкался и с копьём наизготовку двинулся к пупырю.
— Я величайший средь великих, царь царей, герцог герцогов, бог богов… гхм… молчи, дура! Говорят тебе, что я бог богов, значит, так оно и есть!
Сам замер, опустив копьё, которым чуть было не ткнул перед собой. Ведь здесь, под бесформенным жирным телом болтуна лежит Харизма, которая не раз спасала его, кормила и согревала, укрывала от бед и опасностей. А теперь свалился на неё с небес болтун и сосёт её силу, да ещё хвастается на весь свет, называясь чужим прозвищем. А безответная Харизма кормит и согревает его, впустую растрачивая драгоценную силу.
Копьё здесь не поможет, болтун присосался к Харизме, также, как когтистые лапы когда-то прирастали к Саму. Харизма вылечила Сама безо всякого копья.
Сам воткнул пику в землю, впервые расставшись с ней, двумя руками ухватил заплесневевший бугор и потащил, стараясь освободить Харизму.
Плесневелый оказался необычайно тяжёлым. На небе он таким не казался — обычная плесень и не больше. А тут он ещё впился в тело Харизмы и жрал, не думая ни о чём, кроме собственного величия. На пределе сил Сам тащил плесневелого болтуна. Но куда? Ведь он приползёт обратно и снова вопьётся в Харизму.
— А? Что? Кто посмел? — забулькал пупырь, дёргаясь разом во все стороны.
Прежде этих слов Сам не слышал, поскольку они прозвучали до его рождения, но он сразу их узнал, и небывалая ярость захлестнула его. Старый Хариз мог рычать такое, ибо был первый и единственный, но и Хариза немедленно настигло возмездие. А тут бурчит бука букашек, гниль гнилушек, и смеет возноситься над миром не ожидая никакого возмездия.
Сам на мгновение отпустил пупыря, вернулся за копьём и дальше гнал противника, уже не прикасаясь к нему руками.
— Я бог богов! — растекался плесневелый. — Ханыга ханов!
— Пуп пупырей! — поддакнул Сам и, поднатужившись, скатил небесную гниль в жерло рукотворного вулкана, совсем недавно прочищенного и полыхавшего ярко и яро.
Взметнулось облако дыма. Вонь заполнила четверть вселенной. Когтелапое чудище так смердеть не умело.
— Горю! — донеслось изогненного жерла. — Пылаю! О, как я велик!
Раньше Сам не знал, что у него есть уши. Теперь он заткнул их, чтобы не слышать.
Сам шёл, задерживая дыханиеи отключив слух. Единственно оставалось обманное зрение. И хотя, казалось бы, зрение ничем не могло помочь, Сам знал, что он доберётся к Харизме.