Истаяли и точки, и зигзаги, творившие портреты САМОГО. И голубая глубина сошлась в зрачок экранный, похожий на каплю возбужденной ртути, и отлетела.
Все, покидая зал, молчали, убеждены, что не было души, к которой не обратился ЕГО дух.
Курнопай был недоволен своим недовольством. Пока он принимал ход событий, его отношение к происходящему сопровождалось внутренними осложнениями. Неизменно с чем-то он не соглашался. Болт Бух Грей назначил Ковылко президентом смолоцианистого комбината и предписал ему без промедления заняться наладкой производства. Хотя то и другое соответствовало настроению Ковылко, Курнопай попытался убедить отца не ввязываться в административную деятельность: ни опыта, ни образования. Что-то раздражало, угнетало или бесило его. Возвращение к давним вероисповеданиям при сохранении сексрелигии не устраивало Курнопая. Слишком ненадежна духовная свобода, покуда существует ловушка для физического и нравственного насилия — сексрелигия. Фэйхоа пыталась доказать Курнопаю, что индивидуалистические причины, положенные в основу политики генофондизма, в конце концов выстроятся, подобно учению о регулировании рождаемости, все еще запретному в пределах Самии; большинство стран этим регулированием обеспечивает себе процветание и уже забывает о голоде; именно они вызывают войны, эпидемии, массовые стрессы, моральные неравновесия, приводящие к смертоубийствам меж обездоленными и сытыми…
Но Курнопай сомневался в этом. Благие намерения, тем более народную необходимость, трудно примирить с практикой потребностей державных лиц, сводящих управление государством и регулирование рождаемости к накопительскому, комфортному, чувственному хищничеству, а также к ограблению свободы воли отдельной личности и общества в целом.
Курнопай был недоволен своим недовольством. Чего-то не умел постичь средствами рассудка. Каска отреклась от Ковылко и от него, выдвинув три дополнительных требования, переданных через юриста штамповочного завода: Ковылко дает ей развод, он и Курнопай не встречаются с ее сыновьями-генофондистами; пригожая Фэйхоа, в покоях которой поселился Курнопай, должна вместе с ним перебраться из дворца в город, на их место, по настоянию Болт Бух Грея, переберется она с детьми.
А был он недоволен своим недовольством потому, что все-таки противоречия разрешились демократическим сдвигом, что его преобразовательское нетерпение — максималистское до прожектерства, что при рассудочном согласии с правилом постепенности, сформулированным Фэйхоа: «Вселенная, эволюционируя в условиях космических катастроф и перемен, мало-помалу склонила свои процессы к ровному ритму, выработав одно из правил гармонии, присущих всему и вся от бактерий до галактик, правило постепенности», — он тем не менее хотел бы пользоваться средствами ускорения, ведь применяют их почти повсеместно на «шарике» для форсирования счета памяти, дробления микроматерии, геологической добычи, оборачиваемости транспорта и для подхлестывания государственно-политических мероприятий. На это у Фэйхоа были справедливые доводы. Полезны ли они — счет, дробление, добыча, ускорение, форсирование, оборачивающиеся ограблением, неравенством, торопливостью, неестественностью, принудительностью? К чему привел расстрел атомов и поспешность, чтобы окончить войну с Японией, поражение которой было предрешено? К атомным взрывам. За ними последовало пандемическое размножение ядерного оружия, способного убить не только нашу планету, но и похоронить Вселенную, достигшую счастливой стабильности, которую она не может не воспринимать как идеальную, а с точки зрения религии, как райскую. Даже чистодушная доброта взгляда, чуждая гневу, открывается обвинительной мыслью, что в лице животного, получившего определение хомо сапиенс, вызрел самый страшный преступник Земли и, по всей вероятности, первый злодей Вселенной.
Она уж не говорит о размножении заводов, аппаратов, изводящих воздух (погибнем не от бомб, так от удушья), о подхлестывании истории, культуры, экономики — все это плодит гибриды, не дающие потомства или прискорбные уродства, как олигофрены, когда снаружи они нормальны, красивы, но скудны умом и чувствами. Постепенность, и только постепенность. Выдержка, не срывающаяся в нетерпение и тогда, когда безошибочно вычислишь, что ожидаемого тебе не дождаться. Ничего страшного. Человек постепенности совестится сводить свое существование к надеждам человечества, хотя, что и говорить, для большинства людей ожидание — категория личного желания. В истории есть неуклонность, но, увы, есть и неисполнимость. И что же остается при абсолютной неисполнимости надежд? Утешиться невозможностью, неразрешимостью. И осознать возможность, осуществимость ее с многомерностью счастливой для ожидающей души и для судьбы всего народа.