Лемуриха изменилась на глазах за какие-то минуты. Спускалась этакой, пусть и неуклюжей, наделенной неограниченными полномочиями десантницей, и вот стоит на базальте рыхлая старуха.
Совершилось превращение и с молодоженами. Посмеивались, улыбаясь, досадовали, стеснялись ее самолюбивых забот, связанных с ними. Опечалились. Скисли. Едва Лемуриха, вдруг растерявшаяся от неумения спрыгнуть или сползти с каменного куба, попросила Курнопая прикатить трап, они с Фэйхоа нервно рассмеялись.
На то Курнопай и учился у Ганса Магмейстера быстренько смахивать личины и напяливать потребные, чтобы от уныния воспарить к бодрости.
— Бабушка, громоздкое мое чудо, прыгай в мои распростертые объятия.
Не догадайся он попридержать бабушку Лемуриху за твердый, как откованный, стан, она бы рухнула на него. Лемуриха уткнулась переносицей в плечо Курнопая и всхлипывала то ли от накопившейся за годы тоски, то ли от досады, что вместо повышения ее внук получит отставку без пенсии. В мальчишестве бывали у Курнопая плаксивые минуты. Изобьют — не заревет, несправедливо оскорбят — слезинки не обронит. А вот стих такой случался: обычно вертун, за уроки не присядет, тут же забьется в уголок, пригорюнится, расклюквится — хнычет и слезки пускает. Подойдет бабушка Лемуриха, тюкнет в лоб косточками пальцев, услышит — под черепом поло, скажет, что пуста еще у него головенка, не с кого, мол, спрашивать, но тем не менее спросит:
— Ну, чего разнюнился?
Он не ответит, лишь завсхлипывает с длинным придыханием.
— Ну-к, перестань, — скажет. — Ишь, нюни-то аж на всю саванну разносит. Сердце испортишь. Угомонись, либо я САМОМУ пожалуюсь. Он-то найдет, как тебя приструнить. Сыт, понимаешь, одет лучше всех в квартале и, поди-ка, разнюнился.
Увещевание души не облегчит, зато подготовит к грубому утешению, во время которого она погладит, но и деранет за косицы, похлопает ладонями по спине, успокаивая, но и леща отпустит, да такого, что голову не сразу повернешь.
Понимал Курнопай: бабушка Лемуриха взаправду хлюпает, а непритворно посострадать ей не мог. Серьез пожилой женщины, сосредоточенной на чинодральских заботах, вынудил его придуриваться.
— Не расстраивайся, бабуленька. На нашу семью достаточно одной твоей должности. — Он подмигивал Фэйхоа, не расположенной к его баловству.
Бабушка Лемуриха отскочила от Курнопая. Ого! Жировой слой, оказывается, не причина для нечуткости. Оскорбилась. Грудь, без того устрашающе широкую, прямо-таки вздыбило, как при отрыве от воды вздыбливает нос десантного судна на воздушной подушке. Мстительно пристращала, если они останутся припухать на подвальных ступеньках жизни, не допускать на сексрелигиозные посты ни в армии, ни на гражданке.
Курнопай восторженно воспринял ее угрозу.
— И отлично, госпожа генерал-капрал от сексрелигии! Проклятье вашей престижности. Еле уцелел из-за нее. Но, нет, не в этом суть. Нужно быть приспособленным… Нет, хана моему приспособленчеству. Кабы не антисонин, я давно бы восстал против приспособленчества и отошел от лицедейства во начальничках.
У Лемурихи, пристально слушавшей Курнопая, лицо, без того рыхлое, становилось отечным.
— Не-е, внучок, Курнопушка, не отрекайся! Ве-эсь твой род по отцовской и материнской линии в последних поколениях на подвальных ступеньках обретался. За их нищенство дано нам пожить в чести и сытости.
— Что за честь?
— Постой, не перебивай. Телецентр припомни. Счастливчиком был? Кому благодаря? Поживешь с мое, взахлеб вспоминать будешь. Вся страна знала Курнопая и бабушку Лемуриху. Хуже нужды да безвестности, да неволи нет ничего. Что добыто по исключительному случаю, опосля напряжением своей нервной системы… Ты-то не волновался за выступление в телестудии, я-то трепетала навроде пальм в урагане. Что в надрыве добыто, то хоп — и свалочному псу под хвост. Слава, народ боготворит САМОГО да тебя, да Фэйхоа эдак-то боготворит, Болт Бух Грей за вами уж по славе, и хоп — все обесценить, над всем надругаться. Ты можешь не почитать свои заслуги, своей жены, бабушкины, но должен почитать славу и преклонение, какие от народа… Народ оскорбится. Не-эт, не смей отрекаться! Бери положение, посколь выпало по заслуге, и благоденствуй.