Анализ, даваемый монахом милосердия, печалил Милягу, хотя ничего другого он не ждал. Но в нем сама по себе теплилась надежда на потребность человека в благородстве. Откуда, из каких потаенностей должно было проточиться монахово благородство, этого Миляга не ведал, и все же верил, что даже психика злодеев не лишена способности отворяться солнцем. Когда прерванный Болт Бух Греем монах милосердия замолчал, Миляга ждуще уставился на него. Неужели монах милосердия не перебьет Болт Бух Грея для совестливого заявления: «Но несмотря на это, главный врач Миляга предан идеям САМОГО, держправа Болт Бух Грея, Сержантитета».
Ан никак не отворялось в монахе милосердия солнце. Миляга пригорюнился: «Значит, не все, достойно характеризующее людей, способно запрограммироваться в каждом человеке? Как тогда понимать формулу Ганса Магмейстера: «Запись генетического кода — не фиксация брака в книге венчания. Книга подвергнется архивному тлену, запись генетического кода истребится со смертью человечества»? Выходит, я люблю верить, да не всякая надежда реализуется».
В момент размышления и спросил Болт Бух Грей главного врача, точно ли он говорит, что свобода — лишь улыбчивая зависимость. К тому, что монах милосердия довел Милягу до отчаяния, прибавился обескураживший его сознание парадокс свободы, отсюда, пытаясь победить разочарование, которое обескровливало смысл и его личного, и планетарного существования, он возмутился. Почему-то новый режим не допускает по отношению к себе названия военная хунта, а на деле является хунтой, проводящей политику разрушения вечных биологических основ: здоровых ритмов человека и нормальной логики. Люди должны бодрствовать и спать. Бог установил день и ночь. Создал мужчину и женщину для постоянства супружеской жизни и неразделимого с браком рождения и воспитания детей. Хунта произвела дьявольский разрыв семьи. Все порознь — мужья, дети, жены. Разрыв такой, как если бы разорвать гравитационное взаимодействие Марса и Земли, а их детей — Луну, Фобоса и Деймоса выкинуть за пределы солнечной системы.
Недвижный слушал Милягу верховный жрец, его ступни прекратили соскальзывать с носорожьего седла, будто приклеились к камню.
Вдумываясь в протест Миляги, обычно по-интеллигентски покладистого, он пытался вчувствоваться в тишину: она как простреливалась пестро-тугим треском факелов и расклевывалась клекотом грифов.
Из раздумий — под ними, набирая холод и непримиримость, накапливался гнев — Болт Бух Грей неожиданно для себя вынес позыв к осторожности, но такой, что не бездействует, а ищет сокрушающего оправдания.
— Подсудимый, вы интересовались Заполярьем?
— Эпизодически.
— Самийцам это ни к чему. Заполярье — мое хобби (довольно часто со страстью фантаста он приписывал себе увлечения, а приписавши, начинал придерживаться их). Я читал о том и проконсультировался у палеонтологов, этнографов, что племена, обитавшие в широтах Северного полюса, во время полярного дня бодрствовали до полугода, но в пору полярной ночи надолго впадали в спячку. Бодрствуя, они кормились растениями, птичьими яйцами, ловили руками дичь. Запасов не делали. Напаслись на месяцы тех же трав, дичи… Вот когда они изобрели дубины, луки, гарпуны, и стали бить мамонтов, моржей, китов, да научились хранить и оберегать запасы мяса и жира в мерзлоте, необходимость в спячке начала отпадать. Вы врач, и вам известно, какой неисчерпаемой приспособляемостью обладает организм человека при условии географической и хозяйственной необходимости. Не меньшую, если не большую роль для целей приспособления выполняет наше сознание. Согласится человек или народ с поставленной ему задачей — он способен на безграничную приспособляемость. Ясно, фактор постепенности обязательно надо учитывать. САМ поддержал программу бодрствования, народ принял и осознал. Самый дисциплинированный воин нашей армии, о чем говорит звание головореза номер один, уклонился от укола антисонином. Вы, главврач Миляга, поддержали Курнопая. Теперь вы подвергли программу бодрствования критике. На данном этапе развития самиец выносит режим бодрствования в шесть с лишним лет. Мое обобщение я доложу САМОМУ, предварительно обсудив его на Сержантитете и с лидерами фермерства. Вместе с тем это не отменяет упреков монаха милосердия в ваш адрес, подсудимый Миляга.
— Облыжное опосредствование в упреках. За ним вы приговорите меня либо к замурованию, либо к сожжению.
— К тому и другому. Сожжем, замуруем. Сексрелигиозное и уголовное следствие пока продолжается. Господин главврач, получая должность, вы подписали клятву быть самокритичным.