— Да ничего не говорят, кроме того, что ты уже, наверное, знаешь: Нелюбов надавил на режиссера, чтобы Журавлев заменил Ганина. Ганин по этому поводу рассобачился со старым дружком. Вот и все.
— А Лина Лисицына?
— Понятия не имею, — хмыкнула Катерина, — может, переспала с кем-нибудь за роль? Если нет, то не знаю, что толкнуло режиссера поставить ее вместо Клязьминой.
— У Ганина с Лисицыной был роман?
— Вряд ли. У Ганина весь прошлый год был роман с Иркой Поливановой, она сейчас на РТР, и я ее хорошо знаю. У них тогда такая грызня шла из-за этой Лисицыной — Ирка рыдала, что он ей изменяет, а Илья говорил, что у них просто дружба, что они работают в одном театре, ну и всю ту чепуху, которую обычно несут мужики, чтобы завуалировать интрижку. Не знаю, что там было на самом деле, по крайней мере, Лисицына вела себя с ним не как коллега по работе. Он продвигал ее в театре и вообще. А потом что-то в один день произошло — Ганин порвал и с той, и с другой. Это в июле было — он тогда вообще укатил на целый месяц в Сочи. Ну, у Ирки к тому моменту уже Костик появился — словом, она пережила.
— Это какой Костик? — Алена почувствовала что-то родное и знакомое. Руки зачесались от желания придушить кого-то.
— Ну, Константин — такой видный мужик. Ирка с ним на презентации нового альбома Скрипки в «Метелице» была, у него такая потрясающая писательская фамилия… ммм…
— Бунин? — руки чесались не зря.
— Точно. А ты его знаешь?
— Встречались пару раз, — непринужденно соврала Алена. Какое счастье, что она все-таки порвала с этим типом!
— А к чему ты все это спрашивала-то? — наконец опомнилась Катерина.
— Слушай, я узнала от тебя так много нового, — быстро свернула разговор Алена, — стоит подумать о сотрудничестве.
— Ты всегда это говоришь! — попыталась надуться та.
— Кто же виноват, что ты всегда знаешь больше меня. Будет случай, я с тобой поделюсь каким-нибудь жареным фактиком. Только ты ведь понимаешь, в нашем «Обереге» вечное болото.
— Что правда, то правда! — весело согласилась Зайцева, забыв про обиду. — Скука у вас страшенная.
— А жить-то всем хочется, — глубокомысленно заметила Алена. На том и распрощались.
Она положила трубку. «Всем известно!» — недовольно буркнула она, оглядывая огромное помещение редакции.
— Лешка! — Алена помахала ему рукой, чтобы привлечь внимание.
Тот оторвал взгляд от монитора.
— Что ты знаешь о Журавлеве?
Вакунин пожал плечами:
— То же, что и все, — его убили.
— А о его личной жизни?
— Ничего.
— А он хоть похож на голубого?
— Да нет, вроде бы… — Вакунин еще раз пожал плечами и задумчиво уставился в монитор компьютера.
«Зря ешь свой хлеб, — передразнила Катерину Алена. — В конце концов, коллекционирование сплетен сексуального характера не входит в мои профессиональные обязанности».
О профессиональных обязанностях ей напомнили практически тут же — Борисыч призвал к себе в кабинет и сразу заговорил о статье.
— Как раз этим я сейчас и занимаюсь, — честно отрапортовала она.
— Неужели?! — прокряхтел он и приложил руку к груди.
Алена изобразила на лице сострадание.
— И не пытайся, — отмахнулся он, — меня не жалеешь, так хоть родителей своих пожалей. Мало им было твоей рекламной кампании?!
— Вы же сами настояли, чтобы я писала статью о Журавлеве.
— Я так понимаю, что статьи этой все равно нет.
— Нет, — она предпочла сострадание заменить глубоким раскаянием.
— Вот садись и пиши.
— А что писать?! Я договорилась об интервью с Линой Лисицыной — ее убили.
— Значит, так, — шеф не был настроен на долгие препирательства, — если еще раз услышу твое имя в сводке криминальных новостей, самолично куплю тебе билет до Вены и посажу на самолет, поняла?
— А вот и не посадите, — усмехнулась Алена.
— Это почему же? — опешил Борисыч.
— Потому что теперь — я единственная журналистка, знающая это громкое дело изнутри. И все ждут от меня подробного репортажа о событиях в театре. С ним журнал «Оберег» поднимет свой рейтинг раз в десять! И еще — я первый свидетель в следствии. Ваши действия расценят как похищение важного свидетеля.
— Убирайся! — рявкнул Борисыч.
— Так мне писать статью или нет? — Алена обнаглела до того, что лукаво улыбнулась шефу.
— Чтобы в театр этот больше ни ногой! Я еще тетке твоей позвоню, — пригрозил он и вдруг, обхватив голову руками, протяжно застонал: — Это же нужно так уродиться в папашу! Наследственность, так вас распротак!