Потом он медленно произнес:
– Другого выхода нет. Я должен подписать приговор.
Казнь Страффорда была назначена на завтра – на двенадцатое мая.
Никогда не забыть мне этого дня! Карл настоятельно хотел знать, как повел себя Страффорд, когда услышал, что Карл подписал ему смертный приговор.
Муж мой так никогда и не смог избавиться от чувства вины и этих горьких воспоминаний. Я уверена, что до последних минут своей жизни он думал о Страффорде, – и перед мысленным взором короля то и дело возникало лицо человека, узнавшего, что государь его предал. А ведь Карл отчаянно пытался спасти своего друга. Свою подпись под смертным приговором король считал гнусным предательством и не желал воспринимать иначе, хотя я изо всех сил старалась убедить его в том, что ему не в чем винить себя. Ведь Страффорд сам советовал ему поступить именно так!
Но королю рассказали, что, выслушав приговор, Страффорд пробормотал:
– Никогда не доверяйте принцам!
Несчастный, он был так измучен! Не столько страхом за себя, сколько за свою семью.
Страффорд написал письмо Лоду, который тоже томился в Тауэре, и попросил архиепископа подойти к окну и благословить его, когда он будет проходить мимо. Лод так и сделал, а потом потерял сознание и рухнул на пол в тот миг, когда Страффорд всходил на эшафот возле башни Тауэра.
Посмотреть на казнь собрались толпы людей, и когда Страффорд поднял руку и обратился к ним, на площади воцарилось напряженное молчание.
Многие пересказывали нам потом слова Страффорда, и суть их сводилась к следующему:
– Я всегда верил в то, что парламент в Англии – преданный слуга монархии и нации, пекущийся лишь об одном – о том, чтобы государь и его народ жили мирно и счастливо. Не позволяйте же, чтобы первые строки гимна счастью народному были написаны кровавыми буквами!
Таков был завет Страффорда, но народ не внял ему.
Страффорд встретил смерть спокойно, как и подобает благородному человеку; он не дал завязать себе глаза и попросил немного времени, чтобы молча помолиться. Страффорд пообещал, что, закончив разговор с Богом, он поднимет руку – и тогда палач может браться за топор.
Так умер наш друг.
В тот день закончились его земные горести и беды.
Наши же только начались…
ШПИОНКА
Когда я приехала к своей матери, та в ужасе металась по дворцу. Ей и в собственном королевстве приходилось видеть разъяренные толпы, а потому она отлично знала, что такое народный гнев и в какую чудовищную бурю он может превратиться.
– Мне необходимо уехать, – заявила моя мать. – Я должна покинуть эту страну. Генриетта, послушай меня! Я так и вижу, как этот сброд штурмует дворец. Никакого почтения к королевам! Никогда не думала, что в Англии тоже возможно такое! Мне казалось, что у вас здесь значительно спокойнее. Эти люди – просто варвары. Они ненавидят короля. Они ненавидят тебя. И, похоже, почти все они ненавидят даже меня! Дикари! Как людоеды в дальних странах, они раздирают на куски и пожирают любого чужака!
– Пока они пожрали графа Страффорда, – напомнила я ей. – А он не был тут чужаком. И тем не менее, дорогая матушка, я думаю, что вам действительно следует уехать… если это еще возможно.
– Дорогая моя, вы должны поехать со мной, – решила моя мать.
– И оставить Карла?! – удивилась я.
– Поедем со мной, может быть, нам удастся добраться до Франции, – предположила королева.
– Боюсь, Людовика не слишком обрадует наш приезд, – усомнилась я.
– Пусть стыдится! Ведь речь идет о его собственной матери и родной сестре! – вспылила мать.
– Многие французские короли не слишком любили своих родственников… – напомнила я.
– Да нет у него собственного мнения! – возмутилась мать. – Он мечется между женой и Ришелье… А она сейчас пытается сделать вид, будто собирается подарить стране наследника. Боже мой, у Анны было для этого столько времени!
– Карл считает, что вам удастся уехать беспрепятственно, – примирительно сказала я.
– Тогда мне надо немедленно собираться в путь, – заторопилась она.
– Знаете, что я подумала? У нас ведь есть еще один союзник – принц Оранский. Возможно, в конце концов брак одной из наших дочерей окажется не таким уж и унизительным… Я знаю, что принц занимает не слишком заметное положение в Европе, но он очень богат, – оправдывалась я. – Может быть, он захочет помочь нам? При его поддержке я могла бы собрать армию, вернуться с войсками в Англию и встать рядом с королем. И тогда мы объявили бы всем этим ничтожным членам парламента и пуританам войну и показали бы им, кто в стране настоящий хозяин… Они или Карл – законный монарх и помазанник Божий.
– Что ж, мысль неплохая… – согласилась мать и тут же сообщила: – Но я хочу уехать как можно скорее. Я не сомкну глаз, пока не покину эту страну! Поедем со мной, Генриетта!
Я сказала, что посоветуюсь с Карлом.
– Думаю, ему не захочется отпускать меня, – добавила я. – Ему будет неприятно, если я уеду из Англии.
– Послушай! – нетерпеливо воскликнула моя мать. – Ты говоришь так, словно он все еще страстно влюбленный жених и вы думаете, как провести медовый месяц!
– Вся наша семейная жизнь – это долгий медовый месяц. Насколько я знаю, никто не запрещает ему тянуться всю жизнь, – ответила я без малейшего смущения.
Моя мать раздраженно пожала плечами. Она была не из тех женщин, которые способны понять и оценить такую любовь, как наша.
Покинув мать, я поспешила к Карлу и поделилась с ним своими мыслями о принце Оранском. Муж мой всегда выслушивал меня не менее внимательно, чем своих министров.
– Мэри еще слишком молода для супружеской жизни, но принц Оранский настаивает на том, чтобы мы прислали нашу девочку к нему в Голландию. А почему бы малышке и не поехать туда? Там она будет в большей безопасности, чем здесь. А я могла бы сопровождать дочь… и, возможно, к нам присоединилась бы моя мать… – объясняла я Карлу свои планы. – А потом я сказала бы, что отправляюсь на воды, поскольку чувствую себя не совсем здоровой. Конечно, ни на какие воды бы не поехала, а поспешила бы во Францию и попыталась бы встретиться с братом. И кто знает? Возможно, оказавшись со мной лицом к лицу и услышав мои мольбы о помощи, он не сумеет мне отказать.
Подумав, Карл решил, что это неплохая мысль.
– В любом случае нам придется расстаться, – вздохнул он. – Я должен отправиться в Шотландию.
– Снова в Шотландию? – упавшим голосом спросила я.
– Надо успокоить северян, – ответил Карл. – Я пообещаю сделать для них все, что они хотят, и заручусь их поддержкой. Они помогут мне бороться с теми, кто выступает против меня в Англии.
Я захлопала в ладоши. Каждый новый замысел Карла вселял в меня надежду, хотя позже, хорошенько подумав, я поняла, что все они с самого начала были обречены на провал. Но таков уж был мой нрав: безоглядно пускаясь в очередную авантюру, я каждый раз слепо верила в успех. Карл в этом смысле был немного похож на меня. Может быть, именно поэтому мы увлеченно строили самые безумные планы вместо того, чтобы здраво оценить свое положение.
Когда в парламенте услышали о том, что моя мать собирается уехать, то с радостью разрешили ей покинуть страну. Нельзя было заявить яснее: скатертью дорога! Члены обеих палат даже помогли вдовствующей королеве с отъездом, выделив ей для путешествия необходимую сумму денег.
Что же касается моих сборов, то они явно насторожили членов парламента. Естественно, эти люди заподозрили, что отправляюсь я вовсе не на воды и что здоровье мое тут совершенно ни при чем. И повели себя члены парламента просто оскорбительно. Они издали указ, запрещавший вывозить из страны мои драгоценности, да еще поручили сэру Теодору Майерну осмотреть меня и решить, действительно ли я так больна, что мне необходимо покинуть Англию и лечиться на континенте.
Старый Майерн был самым резким и раздражительным человеком на свете. Конечно, сэр Теодор был гугенотом и не очень симпатизировал католикам. Меня же он, видимо, считал кем-то вроде капризного ребенка. И, разумеется, Майерн никак не мог покривить душой и сказать, что здоровью моему будет угрожать смертельная опасность, если я немедленно не отправлюсь на воды. Услыхав, что думает старик о моих мнимых недугах, я страшно разозлилась. Однако мнение Майерна было однозначным: мне совершенно незачем покидать страну.