Я выбралась из класса и побежала к личным шкафчикам. Дверцу Альи вырвала с корнем; металл гнулся под пальцами, как пластилин.
Естественно, никакого рупора в шкафчике не было.
Чертыхнувшись, я выбралась из коллежа и зацепилась йо-йо за крышу. Стоило поторопиться к Коту. Главное в обморок не грохнуться: ощущение было такое, будто из меня высасывал жизненную силу комар-переросток.
И зовут его Эдвард, ага. Умерь воображение.
Кот вполне успешно водил Каменное Сердце по Эйфелевой башне, мешая ему спуститься и по мере сил загоняя обратно, если это произошло. К тому моменту, как я прибежала, почти вся спецтехника была расплющена или разорвана, оставалось несколько полицейских машин. Опять же, к моему удивлению, брусчатка не оказалась залита кровью; жертв не было. Я до сих пор не понимала, что это за магия, но вспышки боли в рёбрах намекали, что она не бесконечна.
— Миледи! — Каменное Сердце откинул Нуара, и Кот отпрыгнул ко мне, галантно кланяясь. — Решила присоединиться к нашей вечеринке?
За нашими спинами были полицейские машины, хлипенькие металличекие заборчики и люди, не верящие в хороший исход.
— Эта киска предпочитает диско, — пробормотала я, пытаясь придумать хотя бы подобие плана.
Засмеяться Нуар не успел: из пасти Каменного Сердца на площадь хлынула волна чёрных бабочек, формируя огромную голову. Вот это я понимаю спецэффекты, а не ваше розовое сияние. Интересно, почему Бражник потом не повторял подобных фокусов? Выглядело хоть кринжово, но впечатляюще.
От неосторожного движения что-то внутри будто бы сместилось. С улыбкой, — верный признак огромной боли, — я облокотилась на Нуара. Кот скосил на меня глаза, поджал губы от беспокойства, но ничего не сказал.
— Жители Парижа, слушайте внимательно!
Я поморщилась и положила руку на йо-йо, висящее на поясе. Одно хорошо: пока Бражник разглагольствует, Каменное Сердце был в отключке, и сделать ничего не мог.
— Ты в порядке? — спросил Кот, когда я тихонько охнула после попытки отстраниться.
— Не совсем. Если увидишь Алью Сезер, то любыми способами забери у неё громкоговоритель, договорились?
— Ладно.
— Моё имя Бражник, — сказали бабочки. — Ледибаг и Супер-Кот, немедленно отдайте свои Талисманы. Парижане достаточно настрадались из-за вас…
Самая страшная война — информационная. Когда мир переворачивают с ног на голову, объявляя чёрное белым и наоборот. И ведь люди легко верят, если слова звучат логично и убедительно.
За примером далеко ходить не надо: Троцкий, Гитлер, Мао Цзэдун, Ким Чен Ын. Не уверена, правда, что в этом мире они есть, зато в наличии Бражник, который решил проехаться по мозгам парижанам и объявить нас с Котом злодеями. Или героями-неудачниками. Даже не знаю, что хуже.
Полиция у нас за спинами нервничала. Я оглянулась через плечо и нахмурилась.
Надо что-то делать. Хорошо, что Габриэль не ходил на курсы ораторского мастерства, иначе нас с Котом подстрелили бы условные «свои» же.
— Ох, сейчас будет больно, — мне было так себя жаль, что я едва не пустила слезу.
— Что? — растерянно спросил Нуар.
Я оттолкнулась от Кота и, сжав зубы, пошла вперёд, громко хлопая в ладоши. Мистическим образом этот звук разносился по площади: я грешила на магию Бражника, которую он использовал, чтобы говорить через бабочек. Этакий Сонорус для больших пространств.
Не помню, что там говорила канонная Маринетт, но мне срочно нужно было вернуть на нашу сторону полицию и общественное мнение. Значит, стоит пройтись по человеческой гордости, чтобы даже самый недалёкий подумал в правильном ключе.
Думай, голова. Панамку куплю.
— Как красиво ты переворачиваешь понятия, Бражник, — сказала я абсолютно нормальным тоном, продолжая хлопать и идти вперёд; спасибо, жизнь, что научила терпеть боль с ровным выражением лица. — Вот только парижане совсем не глупые, и прекрасно понимают, кто здесь настоящий злодей.
Сняв йо-йо с пояса, я игриво покачивала железным грузом.
— Без тебя всего этого не произошло бы. То, как ты воспользовался подростком… отвратительно и низко. Не нашёл себе соперника своего уровня, раз взялся за детей? Что дальше, Бражник? Будешь поражать своими акумами детсадовцев?
Огромная голова скривилась, но сказать ей что-либо я не дала: раскрутив йо-йо вокруг себя, я кинулась вперёд и прыгнула. Игрушка мелькала около тела, на скорости создавая иллюзию красной сферы.
Не знаю, сколько там было бабочек, но мне понадобилось секунд двадцать, чтобы йо-йо переловило их всех. Меня вела злость, не больше. Мне было плевать на Великое Горе Габриэля Агреста. На его мечты и планы, на его историю и огромную любовь, которую я понимала. Даже на Айвана, утонувшего в самобичевании и страхе перед ответственностью — и то плевать.