— Раньше я бы посоветовала подарить еду или деньги. Теперь — без понятия. Только фигню не покупай, такие подарки расстраивают.
Было почти… приятно. Вот так сидеть рядом с Маринетт и думать о всяких глупостях вроде Рождества. Не о том, как он чуть не умер из-за голубей, а о чём-то таком приземлённом и очень обычном.
Дрожь, вызванную фантомным жжением в груди, Маринетт всё-таки заметила.
— Знаешь, — продолжала Маринетт с напускной беспечностью, — я чуть коньки не откинула, когда увидела тебя без сознания… я оттащила тебя к лестницам.
— Откуда про аллергию знаешь? — спросил Адриан пересохшими губами.
Маринетт хмыкнула.
— Я ваша покорная фанатка, месье Агрест. У меня есть огромная доска с твоими фотографиями, твоё расписание, заготовленные на тридцать лет вперёд подарки и пустой шкаф с пушистыми наручниками. Смекаешь?
Затем она скосила на него глаза и спросила совсем другим тоном:
— Как ты?
Адриан хотел было ответить, но губы у него свело судорогой, так что он промолчал. Сцепив руки на коленях в замок, Агрест уставился на свои пальцы в чёрных перчатках; не в просто чёрных, а в синевато-чёрных, Адриан, ты же сын модельера…
Он сгорбился и уткнулся лицом в ладони. Ткань перчаток царапнула лицо. Адриана трясло, грудь болела, снова навалилась слабость. На этот раз она была другой, идущей из головы и от нервов, а не из-за нехватки кислорода.
Маринетт насильно выпрямила его и обняла, прижимая к себе. Адриан попытался было хотя бы поблагодарить её — и не смог. Вместо связных слов изо рта вырывались всхлипы, совсем не похожие на человеческую речь.
Как же хорошо, что отец не видит его истерику!
— Всё закончилось, — раз за разом повторяла Маринетт, сильными мягкими движениями гладя Адриана по спине. — Уже всё.
Он хотел бы сказать, что это не из-за акумы; не только из-за акумы. Что Адриан испугался не Голубя в обтягивающем трико, а чего-то другого. Что этот страх в его теле записан в ДНК, передаётся от отца к сыну с начала веков, что Адриан не виноват в том, что он его испытывает…
— Это нормально, — будто вторила его мыслям Маринетт. — Плакать — это нормально. Бояться тоже. И проявлять чувства… тоже.
Адриан вцепился в её куртку и уткнулся мокрым лицом в ворот шеи. Истерика отступала. Спину неприятно потянуло: Маринетт была маленькой, и Агресту пришлось извернуться, чтобы обнять её. Он уже был выше, чем она, даже сидя…
Как же в этом маленьком теле уживалась такая большая душа?
Способ питья воды.
Помогает от лёгкой аллергии и от боли. Выпиваете стакан прохладной воды. Ждёте 15 минут. Выпиваете новый. Ждёте. Так раз 5–6. У меня мигрень проходит после второго стакана, но, если не допить до 6, то потом она возвращается. Это если вы как и я не хотите лишний раз пить таблетки, да.
Примечание: у меня нет обезвоживания. Если вдруг кто подумал, что головная боль от него, раз вода работает.
Глава 45. Спешл. Собачий вальс
О том, как Маринетт впервые побывала в комнате Адриана.
Комната у Адриана была огромной, полной всяческого мальчишеского барахла и хранила в себе настоящее сокровище: фортепиано.
Отбрасывая все мои сексуально-романтические фантазии насчёт бедного инструмента, фортепиано всё равно оставалось моей детской недостижимой мечтой. Всю жизнь я жила в комнатках, едва способных вместить в себя клавишные такого размера. Да и теперь не могла, несмотря на то, что жилплощадь у Маринетт оказалась всяко побольше моей.
Адриан очень стеснялся приводить меня к себе в комнату, и теперь розовел ушами, пока я рассматривала чужое жилое пространство. Ну… что я могу сказать. Чистенько. Миленько. Видно, что многие игровые автоматы или та же горка для скейтборда давно не использовались.
А ещё здесь был батут, стена для скалолазания и закреплённый к потолку канат. Учитывая, как трясся Габриэль насчёт жизни и безопасности сына, мне казалось нелогичным наличие такого спортинвентаря.
— Чувствуй себя как дома, — нервно улыбнулся Агрест.
Я хмыкнула. Вот уж вряд ли. Все мои квартиры в прошлой жизни были меньше, чем одна его комната. Тут даже имелся второй этаж с собственной библиотекой!
Я прошла к дивану и аккуратно положила на него вещи. С сумочкой-почтальонкой, в которой я носила Тикки, я всегда обращалась осторожно. Мне не хотелось, чтобы квами страдала от моей небрежности.