Семиглазову же эта воображаемая экскурсия напомнила совсем другие маршруты — по магазинам. Правда, время туристической поездки было самым строжайшим образом расписано, на магазины выкраивались незапланированные минуты в часы запланированного отдыха, однако…
Семиглазов выпытывал у гида, где и в какой час их группа должна была завершить день, уточнял координаты, чтобы не заблудиться, и незаметно, улучив минутку, исчезал, нырнув с головой в бурный поток покупателей, который вскоре выносил его прямиком к торговым центрам.
Откровенно говоря, в своем родном городе Семиглазов не любил шлындать по магазинам и смеялся над женой, которая, попав в магазин, не могла уйти из него, не перещупав все ткани, и только уступая ее настойчивости, он иногда заходил туда.
Но здесь, за границей!..
О, здесь был совсем другой коленкор.
Большими валютными фондами Семиглазов, понятно, не располагал, но знал, что за смотрок деньги не берут, и он вовсю пользовался преимуществами, которые открывали перед покупателями прогрессивные формы торговли. В меховых отделах наш проворный турист без стеснения мял своими жесткими пальцами мягкие полы легких, почти воздушных женских шубок, примерял на себя все мужское: полушубки, шапки, даже перчатки и рукавицы, которые, известно, приобретаются так, без примерки.
В одном из магазинов Семиглазов вконец измотал продавца примеркой курток на меху, которые предназначались для шоферов и мотоциклистов, хотя, как нам доподлинно известно, прямого отношения к этим специальностям не имел: не было у него ни автомобиля, ни мотоцикла.
Но другие-то смотрят, почему бы и ему не взглянуть? — в этом есть железная логика, согласитесь…
Обмен мнениями между тем продолжался. Кто-то диву давался тому, что причудливые скалы под городом Белоградчик носят удивительно поэтические названия: Адам и Ева, Медведь, Кукушка, Ученица, Дервиш, Монах…
«Монах, монах, — повторил про себя Семиглазов, недоумевая: не ездил он в этот Белоградчик, однако что-то стояло рядом со словом «монах». — Что же это могло быть, а?..» Подумал хорошенько Семиглазов, подумал и вспомнил: это ресторан под названием «Монастырь», где сумрачно, как в настоящих кельях, и обслуживают посетителей девушки в черных одеждах.
Еще Семиглазов был в «Овчарне», где по желанию гостей потрошат барашков прямо в загоне у входа в ресторан. Посетил он и ресторан «Мельница». Сидишь не сидишь — трудно понять, потому что все сооружение медленно вращается вокруг своей оси под шум воды, которая падает на мельничное колесо, а ты, развалившись в кресле, сосешь пиво прямо из бутылки. Красота!..
Черт бы их побрал, эти адамовы скалы и камни! Просто смешно слушать, когда о такой чепухе рассказывают, будто и не видели больше ничего.
Особо в рассказе о поездке за рубеж Семиглазов подчеркнул бы деталь, имевшую место быть при посещении ночного бара в Приморске. Завалился он туда, как оказалось по местным обычаям, очень и очень рано, сразу после ужина, часов в восемь, и несколько оторопел при виде огромного, как аэродром, и совершенно пустого зала.
Робко присел Семиглазов на мягкое кресло, аккуратно обтянутое ярко-красной кожей, и несмело взглянул на невысокую скромную сцену, где располагались музыканты. Как показалось, они не обратили никакого внимания на одинокого посетителя, что-то пиликали сосредоточенно и вразнобой.
Не прошло и пяти минут, как к Семиглазову легкой походкой подошел молодой человек в черном, с иголочки, костюме, в ослепительной, как первый снег, рубашке и с упругим от крахмала, ярчайше белым же, полотенцем на согнутой в локте руке.
Человек этот, подойдя, что-то спросил, Семиглазов не понял, но догадался, о чем он может спросить, и начал не без некоторого смущения:
— Здравствуйте. Пожалуйста… — и вздрогнул от восторженного возгласа подошедшего:
— Здравствуйте!.. О, русский брат!.. Что будет угодно заказать русскому брату?
Семиглазов заказал бутылку пива: пришел он в этот бар не пить и не есть, а просто поглазеть, и официант исчез, как будто провалился сквозь пол, а буквально через минуту оркестрик рванул «Катюшу»…
Семиглазов даже рот от удивления открыл.
Ну, братцы мои, это было как во сне. За многие тысячи километров от своей родины сидит один русский чудак в огромнейшем пустом зале, и ему наяривают любимую песню…
Часов до двенадцати одиноко сидел Семиглазов в мягком красном кресле, пока не появились первые ночные посетители. И до этих самых поздних пор музыканты услаждали его слух русскими песнями.
Хотел Семиглазов подойти к ним, расцеловать, сунуть маэстро что-нибудь за труды, да сдержался: а вдруг не принято?..