Иван, не задумываясь, ответил:
— Славить Всевышнего! — и велел петь молебен.
Скоро князь Палецкий подвел к царю Едигера. Иван посмотрел на казанского властителя сочувственно, воскликнув:
— Несчастный! Разве ты не ведал о могуществе Руси и лукавстве казанцев? Теперь ты в моих руках, я волен казнить тебя или миловать…
Едигер упал на колени, Иван милостиво простил его.
Сергей, отдохнув, поднялся, оглядел улицу и сказал товарищам:
— Надобно выбираться отсюда. Больно тихо… А ну, как наши войска Казань оставили?
Друзья поспешили к воротам, по мере приближения к которым улицы на глазах оживали: толпы русичей, плененных когда-то и проживших годы в неволе, ликуя, приветствовали царя-освободителя. Никитин скользнул взглядом по толпе и вдруг среди освобожденных пленников увидел знакомое лицо. Решил, что ему приблазнилось: слишком долго думал он о Марьяне и желал встретить ее. Но с затаенной надеждой еще раз поглядел в ту сторону — и всколыхнулась душа: Марьяна, как есть она!
Сергей бросился к давно потерянной суженой, отталкивая всех, кто был на пути, боясь, что видение исчезнет. Подскочил, ни слова не говоря, обнял. Марьяна испуганно рванулась было, но, узнав Сергея и не веря своим глазам, застонала, накрепко прижалась к нему. Вокруг сновали люди, задевали их, говорили, кричали, смеялись. Они не видели никого, будто одни во всем свете остались.
— Я и не ведала, что ты тоже в полон попал да что в Казани…
— Нет-нет, Марьянушка! Никто меня не пленил. Сам я сюда добрался давеча. Прямо из Усолья!
— Усолье наше?.. Я думала, ничегошеньки от него не осталось.
— Стоит Усолье, чего ему сделается. Отстроили наново, и варницы, и церкви, и дворы — ого-го какие! Пуще прежнего Усолье расцвело. Увидишь — не узнаешь.
Оживилась Марьяна, счастливо заулыбалась, сглатывая слезы радости.
— И матушка?.. Батюшка?..
— Померла тетка Акулина, — помрачнел Сергей.
— Татары убили?
— Не так давно померла, от старости. До самой смертушки людей пользовала. Уж плохо видела, по духовитости травы различала, отвары готовила. Так и померла со ступкой в руках. О тебе до последнего часа помнила. Судьбу твою оплакивала, горевала… А Фому — да, татары убили. Когда приехал я в разоренное Усолье, многих убитыми увидал… Фома близ вашего двора лежал, саблей порубленный. Видно, сражался отчаянно. Там возле него татарин с вилами в груди лежал. По всему, Фома его проткнул. И свою смерть тут же встретил. Акулина сама глаза ему закрыла. Похоронила в общей могиле со всеми убитыми… — Он помолчал, вспоминая горестные дни. — А я своего отца и не сыскал. От него лишь пепел остался: в варнице он сгорел. Совсем сгорел, — мрачно повторил Сергей.
Марьяна ласково погладила его опущенную голову. И вдруг, несмотря на печальные вести, ощутила в душе небывалое ликование. Вот он, Сергей, ее давний суженый. Стоят они посередь казанской улицы спустя столько лет после разлуки. Это ли не чудо чудное? Свел их Господь, и дальше будет только хорошее.
— Марьянушка, поедем в Усолье?
— Конечно, поедем, Сергей. Обязательно поедем! Я с тобой хоть на самый край света полечу, а уж домой возвернуться — с превеликой радостью.
Вдруг Марьяна почуяла, что кто-то тянет ее за подол. Она опомнилась, оторвалась от Сергея, взяла сына за руку. У Никитина похолодело в груди. Марьяна понимающе взглянула на него.
— Слишком долго ты шел за мною… Вот… сын мой… Сергей наклонился к мальчонке, обнял его за плечи.
— Как тебя зовут, малец?
— Алейкою, дядька, — бойко ответил тот.
— Во как! Ты по-русски говоришь? — удивился Сергей.
— Говорю. Мамка учила. Я еще много чего знаю. Хочешь, тебя научу? — уставился на него угольками глаз мальчуган.
Марьяна сквозь слезы смотрела на русоволосого Сергея и черноголового, как смоль, сына. Видит Бог, не она виновата в том, что Сергей не муж ее и Алейка не его сын. Все бы отдала, чтобы повернуть время вспять. Да разве воротишь то, что минуло?
Сергей решительно пообещал:
— Отныне я тебя никуда не отпущу. Домой поедем. Так, Алейка?
— Так, дядька, — подал мальчик ему руку.
Велев очистить в Казани улицу, ведущую ко дворцу, государь въехал в город со своими воеводами, дворянами и дружиною. Его встретили освобожденные русские пленники: они падали на колени, радостно кричали, приветствуя могущественного государя. Иван, гордо вскинув голову, улыбался, принимая славословия со всех сторон. Вдруг он замер и удивленно указал Владимиру Старицкому на одну из освобожденных пленниц.