— Ты, Федор, чего мне обувку-то свою под нос суешь? Я, чай, тебя про серебро пытаю.
— Вот! — тиун перевернул сапоги и высыпал на стол мелкие, ровно осетровая чешуя, серебряные монеты.
— Это все? — спросил князь.
— Все! — выдохнул тиун.
— Обувайся, — приказал Ковер. — Кирьян!
— Здесь я, — вышагнул из тени конюх.
— Все видал?
— Все, князь…
— А теперь забудь!
— Как так-то? — не понял конюх.
— Привиделось тебе все: серебро, Федор, Аверьян — все привиделось.
— И ты, князь? — хитро усмехнулся холоп.
— И я, — кивнул Ковер. — Спишь ты… Иди, досматривай свой сон далее.
Конюх, поклонившись, ушел. Наместник поглядел на тиуна. Тот со страхом ждал разрешения своей участи.
— Я, Федор, ныне прощу тебя, — решил князь. — Но ты оставь Аверьяна в покое. Отступись, не изводи его. Ежели чего еще замыслишь супротив — не помилую. Хороший ты слуга, верный, да все одно не помилую!
— Да я, князь-батюшка… я отныне на Аверьяна-то и не взгляну. Вот те крест! Не помыслю, пущай чего хошь делает — хоть ворует, хоть убивает…
— Федор! — окоротил его Ковер. — Опять ты наговариваешь?!
— Не буду! Не буду! Нету для меня Аверьяна отныне! Нету!
— Ну, ступай, коли так, — махнул рукой князь и пригрозил: — Но ежели не сдержишь, что обещал, — пеняй на себя. Мое слово крепко, ведаешь, поди. Ступай. Да накажи разбудить меня затемно — дело будет.
— Да-да, сам разбужу, Иван Андреич. Почивай с добром. Спаси тебя Господь за милость твою, — низко кланяясь, Федор попятился и вышел, осторожно прикрыв дверь.
Наместник растянулся на постели, блаженно зажмурился: спина не болела, серебро сыскалось, Аверьян оправдан. Можно и почивать.
Аверьян, не ведавший о счастливом разрешении своего дела, лежал в думах на лавке, вперив неподвижный взгляд в темноту. Только что вышли от него боярин Волков с подьячим. Сказывали, будто казна, что он давеча нашел, неполной оказалась. Спрос чинили: кто деньги схитил, не он ли, Аверьян? Приставали: покайся, мол, да казну верни. А коли не вернешь да не признаешься, пытать станут, а на пытке-де никто не молчит — чего и не было, сказывают. И ежели только признаешься, а денег не возвернешь — казнят. Эх, что в лоб, что по лбу! Откуда их взять да как возвернуть, ежели не брал?
И за что невзлюбил его Господь, не дает счастья-радости, все хорошее забирает. Были у Аверьяна отец с матерью — отнял… Бродячих его товарищей в полон угнал… Ульяну отдал сопернику… А теперь и вовсе жизни лишает! Неужто вправду казна не вся? Да ведь разбойник-то сказывал, будто все из подголовника казначеева в мешок вытряхнул. Может, он пособникам своим отсыпал? Нет, от атамана бы не утаил, поведал бы о том в бане-то, а он твердил, будто все принес. Так, выходит, разбойники казну не ссыпали. А казначей в Нижнем? Вряд ли. Ну не враг же он себе: назавтра ему те деньги следовало в Москву везти, с него бы весь спрос, на него и мыслить-то грешно… Стало быть, в Нижнем казна была полная, у разбойников — полная… Банщик? Этот, кабы в мешок заглянул, все бы утащил. Не он…
Сам Аверьян тех денег даже рукой не касался. Князь Ковер? Да на что ему этакая мелочь? Выходит, в приказ они с князем принесли казну целую. А они тут, в приказе, ее и ссыпали да на него, Аверьяна, свою вину свалить замыслили… Ловко! Знать, быть ему пытану за чужой грех, а там и смерть близка! Ох, горе горькое, и не жил еще! Все, Ульяна, не свидимся более! Сведаешь ли о доле Аверьяновой, поплачешь ли?.. Эх, отчего он беса не послушался, коей нашептывал ему бежать с казною! Был бы теперь на свободе, далеко отсюда — да на все воля Божья… Повздыхал Аверьян, достал из-за пазухи свирельку тростниковую, заиграл песню жалостливую. Не заметил, как и задремал…
Привиделось ему, будто стоит он на высокой горе, а встречь Ульяна подымается. Легко так, ровно по воздуху летит, земли не касаясь: все ближе да ближе… Внезапно загремело кругом, земля разверзлась, и полетел Аверьян в бездонную пропасть. В ужасе он пробудился: все та же камора, да кто-то грохотал засовами. Отворилась тяжелая дверь, вошли два стражника: Аверьян зажмурился от яркого света. Тот, что держал смолье, простуженным голосом велел:
— Подымайся, идем…
— Куда? — встревожился Аверьян.
— Недалече… — коротко пояснил стражник.
— Вы чего?.. Вы пытать меня станете?..
Его грубо толкнули в спину:
— Иди!
Стражник со смольем пошагал впереди, освещая мятущимся пламенем узкий сводчатый проход. Позади другой караульщик дышал чесноком в спину Аверьяна. Подумалось: «Ровно на смерть ведут… Страшно!» Он вытер с лица холодный липкий пот.