В храме Успения Богоматери в Кремле в приделе Похвалы Ее созван был многочисленный собор русских пастырей, представивший царю имена трех кандидатов в патриархи. Положившись на суд Божий, бросили жребий – он пал на митрополита Московского Иова. 23 января 1589 года в Успенском соборе был торжественно поставлен первый русский патриарх. Он принял поставление от патриарха Византийского. И более того – в Соборной уставной грамоте, узаконившей патриаршество на Руси, всему миру объявлялось, что "ветхий Рим пал от ереси", что "новый Рим", Константинополь, порабощен безбожными племенами агарянскими и что поэтому третий Рим есть Москва. Тогда же положено было быть в России четырем митрополитам, шести архиеписиопам. и восьми епископам.
Это осознание себя третьим Римом последних времен через два года было подтверждено собором православных патриархов, и таким образом утвердилось в качестве канонически закрепленного воззрения Вселенской Православной Церкви. В соборном постановлении первосвятителей написано: "…Признаем и совершаем в царствующем граде Москве поставление и поименование патриаршеское господина Иова…" При этом "главным и начальным" служением русского патриарха провозглашается обязанность "содержать апостольский престол Константина града…".
Говорит о событии церковный историк М.В. Толстой: "Так патриаршество русское утверждено было всею Православною Церковью! Видимым поводом сего важного нововведения было одно благочестивое желание Феодора; но Промысел Божий невидимо творил Свое дело в Церкви Своей. Он готовил в патриархах русских защиту для отечества на близкое время скорбей и потрясений, которых не могли еще предвидеть люди. Он незримо устроил обстоятельства дела так, что патриаршество Русское явилось как бы по внезапному стечению случаев, к взаимному утешению востока и севера!"
Дивны. дела Твои, Господи! Дважды естественное течение русской истории прерывалось внезапно и необъяснимо, безвозвратно, казалось, разрушая православную государственность и коверкая народную жизнь. Современники Смутного времени начала XVII века, как и современники богоборческой резни, учиненной по попущению Божию в советской России в ХХ веке, видели одно – гибель Руси. Дважды накануне страшных испытаний даровалось русской церкви патриаршее правление – как символ благоволения Божия, как "столп и утверждение истины" о всемирной роли русского исповеднического служения. Дважды проносила Церковь через все гонения сознание христианского долга России. Ибо верно и неложно слово Божие: "За гнев бо Мой поразих тя, и за милость Мою возлюбих тя. За сие, яко был еси оставлен и возненавиден, и не бе помогающего ти, положу тя в радость вечную" (Ис. 60:10-15).
"ПОЙТЕ ГОСПОДЕВИ ВСЯ ЗЕМЛЯ…"
УДИВИТЕЛЬНОЙ ЯСНОСТЬЮ понимания и глубиной постижения религиозных вопросов поражают русские духовные стихи. Время их появления установить с достаточной точностью затруднительно, можно лишь уверенно утверждать, что пелись они "каликами перехожими" на Святой Руси с незапамятных времен. В той форме, в которой стихи эти дошли до нас, они существовали уже в XV-XVI веках. На это время – учитывая общий духовный подъем в России – приходится и расцвет русской духовной поэзии.
Духовными стихами в русской словесности называют народные песни на религиозные сюжеты. Песни эти пелись бродячими певцами-странниками на ярмарках, базарных площадях, у ворот монастырских церквей – везде, где находилось достаточное число благочестивых слушателей. О любви русского человека к такой форме религиозного самовыражения достаточно говорит тот факт, что вплоть до начала ХХ века духовный стих бытует гораздо шире, чем даже былины. По сравнению с героическим эпосом религиозная поэзия проявляет гораздо большую жизненность. Если "старинушки" о "святорусских богатырях" со временем остаются в репертуаре народных певцов преимущественно на севере России, то духовный стих продолжает сохраняться почти на всем протяжении земли Русской.
Высота религиозного чувства и обширность познаний, отраженные в стихах, столь резко обличают несостоятельность точки зрения на русскую историю, предполагающей "темноту" и "невежество" средневековой Руси, что исследователи XIX – ХХ веков вынуждены были придумывать самые неуклюжие объяснения, дабы спасти честь "исторической науки".
"В основе духовных стихов всегда лежали книжные повести", – уверенно заявляет один из них. "Можно ли утверждать, что все эти понятия и сведения, передаваемые духовными стихами, были вместе с тем общим достоянием народа?… Разумеется, нет!", – вторит ему другой. Допустим, так, но только чем тогда объяснить, что на протяжении столетий, из поколения в поколение передавая искусство духовного пения, народ с такой удивительной любовью и постоянством поет то, чего не понимает? На деле, конечно же, все обстояло иначе. И чтобы понять это, даже не надо быть ученым-фольклористом. Достаточно просто быть церковным, от сердца верующим человеком. Тогда станет понятно, что народ пел от полноты сердечного чувства, созидая духовную поэзию как молитву, под благодатным покровом покаяния и умиления, свидетельствуя тем о богатстве своего соборного опыта, поднимавшегося в иные мгновения до вершин истинно святоотеческой чистоты и ясности.
Певец духовных стихов не умствует лукаво, не "растекается мыслию по древу" немощного человеческого рассуждения. Он – верует:
Живя в мире церковного опыта, народ твердо знает, что вся вселенная управляется всемогущим промыслом Всеблагого Бога:
Нелепо искать в духовных стихах богословски точных, догматически выверенных формулировок. Вообще ученость – как принадлежность рассудка – не может служить показателем духовной зрелости и мудрости. Зато их недвусмысленно подтверждает благоговейно-сыновнее, трепетное и любовное отношение ко Спасителю, составляющее главный нерв народной веры.