Мы проехали несколько улиц, на которых старые извилистые деревья создавали туннель над нашими головами. Он ехал так же легко, как и ходил, каждое его движение было рассчитано для того, чтобы достичь того эффекта, к которому он стремился. Я посмотрела на его руки на руле – ногти были обкусаны, являя собой поразительный изъян в противовес его прекрасной внешности – и я поняла, что у него тоже, вероятно, бывали плохие дни. Стресс. Напряжение. Вещи, которые его беспокоили или стояли на его пути.
Не успела я заметить, как дома сменились лесами. Зеленые пятна сопровождали нас по обе стороны дороги.
– Куда ты меня везешь?
Он улыбнулся – медленно, наслаждаясь произведенным эффектом. На пару мгновений, пока мое сердце панически билось в моей груди, я подумала о том, что же могло произойти дальше. О вещах, которые этот парень мог сделать со мной. О вещах, которые я видела лишь в кино.
Он нажал на тормоза и завернул на лужайку. Я посмотрела в боковое зеркало – дорога была абсолютно пуста.
Был ли шанс, что боль будет меньше, если она причинена кем-то столь красивым?
Ключ повернулся, заглушив двигатель.
Потом совершенно все стихло.
ТРАВА МЕЧТАТЕЛЬНО КАЧАЛАСЬ на утреннем ветру. Высокая. Густая. Когда он вел меня через нее, она почти достигала моей талии.
Я все еще была смущена, после того, что произошло в машине. Он держал дверцу открытой, пребывая в недоумении, почему я отказывалась выходить.
– Нет? – Он посмотрел на деревья позади него, потом снова на меня. – Что ты думаешь, я сделаю с тобой?
Будто мои предположения имели значение. Мы были наедине, непонятно где.
– Если ты и правда считаешь меня серийный убийцей, то снаружи ты будешь в большей безопасности, чем в машине.
Я не находила в этом ничего смешного.
– Зачем ты привез меня сюда?
Он подошел к багажнику машины, открыл его и вернулся с пледом и корзинкой для пикника.
– Завтрак. Теперь ты мне веришь?
Я выскользнула из машины.
– Прости. У меня слишком живое воображение.
– Живое – это хорошо, но не отталкивай меня так. – Он закрыл дверцу и с той же самоуверенной улыбкой преградил мне путь, вынудив меня прислониться к машине. – Я не готовлю для женщины, чтобы затащить ее в лес и там пытать ее. Во всяком случае, не против ее воли. Мне нужно, чтобы ты расслабилась для меня. Просто расслабься. Ты можешь это сделать? – Его голос возымел надо мной совершенно другой эффект. – Я не собираюсь ничего делать с тобой, если ты этого не хочешь.
Было в нем что-то гипнотическое, что заставляло любую мысль о попытке сопротивления казаться абсурдной. Даже просто слушая его разговоры о вещах, которые он мог со мной сделать, я начинала желать их, независимо от того, какими бы ужасными они не были. И это пугало меня больше любого сценария, который я воображала в машине.
Таинственным местом нашего назначения оказалась лужайка в окружении деревьев – место настолько уединенное, что лес был бы сумасшедшим, если бы не скрывал там свои секреты. Старая ива, словно хранитель, дремала посередине лужайки, ее крона свисала до земли, давно поддавшись гравитации.
Он разделил ветви и постелил плед под их рассеянной тенью, ожидая, что я сяду первой.
– Это мое убежище. Я никому его не показывал.
– Никогда?
– Никогда. Я прихожу сюда, когда хочу побыть один.
– Почему сейчас ты сделал исключение?
Его глаза нашли каждое место, где солнце касалось моей кожи.
– Возможно, это удачное исключение.
Последнее слово он произнес прямо мне в губы, раскрывая их, пробуя их глубоким, жадным, сладким поцелуем, который мог уничтожить любой инстинкт самосохранения.
– Что не так? – спросил он все еще касаясь своими губами моих.
– Ничего, просто… у меня на секунду закружилась голова.
– С тобой я слишком увлекаюсь. Мне стоило бы быть осторожнее.
Я не хотела, чтобы он был осторожнее.
– Возможно это потому, что я мало спала.
– Или потому, что ты ничего не ела.
Он достал миску и тарелку из одного набора фарфоровой посуды, сорвал полиэтиленовую пленку и положил их на плед. Миска была полна ежевики, а на тарелке лежали четыре, свернутых в трубочки блинчика.
– Это должно помочь. – Он поднес один из блинчиков к моему рту.
Я откусила кусочек, стараясь не зацепить его пальцы. Он кормил меня как ребенка, забавляясь этим, но я искоса на него поглядывала, отмечая: сапоги – черные и угловатые, из идеально начищенной толстой кожи; темные джинсы, свободно сидящие на бедрах, несмотря на ремень; мышцы его живота были практически видны под мягкой белой тканью, которая их облегала; и футболка – одна из самых поразительных, которые я только видела на парнях. Она идеально ему подходила, так плотно облегала, что невозможно было не представить трение хлопка о его кожу, когда он двигался, а V–образный вырез – низкий и широкий – обнажал почти всю его грудь, до самых ребер.
– И это тоже. – Он указал на миску с ежевикой.
– Я съем, но при одном условии.
– Давай.
– Скажи мне кто ты. Я ничего о тебе не знаю.
Он откинулся на локтях.
– Что ты хочешь знать?
– Где ты живешь, чем занимаешься, что тебе нравится…
Он переключил взгляд на иву, прищурив глаза от улыбки (или от яркого солнца).
– Если ты будешь это знать, что-то поменяется?
– Возможно нет, но это приведет к ослаблению моего живого воображения.
Некоторое время он молчал, а затем потянулся к моей руке.
– Пойдем.
Я последовала за ним в поле. Сделав несколько шагов, он повернулся и подарил мне цветок. Я не заметила его, возможно потому что цветок скрывала зеленая тень травы, окружавшая его. Нежные лепестки были насыщенно красными и дрожали от малейшего прикосновения ветра.
– Я не знала, что в Нью Джерси растут маки.
– Никто не знает. Это тайна.
При каждом следующем шаге, когда трава словно расступалась для нас, я видела все больше маков. Все их дикое цветение. Удивительное. Нереальное.
– Знание всегда все меняет. Оставайся со мной просто так.
Он стоял неподвижно, прислонив свой рот к моему уху, ожидая. Было так много всего, что я хотела бы узнать, и то, что он уходил от моих вопросов не предвещало ничего хорошего. Но в тот момент это не имело значения. Все, о чем я могла думать, это его быстрое и горячее дыхание на моей коже.
Оставайся со мной…
Я поцеловала его над ключицей, где плечо переходило в шею. Он смаковал мой ответ. Наслаждаясь его значением. Затем он обрушился на меня, как будто я собиралась сбежать в любую секунду. Я всюду чувствовала его поцелуи сквозь одежду, пока он опускался на колени на траву, притягивая меня к себе.
Это оказалось слишком неожиданным, и я попыталась его притормозить. Это не сработало, а лишь раззадорило его еще больше.
– Подожди, я не могу…
– Не можешь что? – Его рука легла на мою ногу, и я могла почувствовать ее жар сквозь джинсы. – Не бойся меня.
– Я не боюсь.
– Тогда позволь мне… – Он потянул за молнию на джинсах и мой желудок скрутило, как будто внутри меня его кто-то сжал.
Я поймала его за запястье.
– Не стоит.
– Почему нет?
– Слишком быстро. Я едва тебя знаю.
Его вес больше на меня не давил. Я думала, он рассердится, но он взял мою руку и поцеловал ее.
– Технически, мы не знакомы. Я Риз. А ты?
– Теа. Твое имя в моей стране означает «рысь».
– Это объясняет, почему ты так меня боишься. А из какой ты страны, Теа?
– Из Болгарии.
Его улыбка застыла, как будто он почувствовал, что по лесу приближается хищник.
– Ну конечно же ты оттуда.
– Почему «конечно же»?
Риз пожал плечами, не ответив.
– Как много ты знаешь о Болгарии?
– Очевидно не так много, как должен. Возможно, мы это исправим?
Он начал меня расспрашивать о моем доме, о фортепиано, о том, что привело меня в Америку. Я упустила только часть об Эльзе – ту часть, которую, я была не уверенна, расскажу ли хоть кому-нибудь. Мы лежали так довольно долго, скрывшись в траве, разговаривая. Лес вокруг нас застыл в гробовой тишине, за исключением редких взмахов крыльев птиц и шороха ветра, качающего деревья. Когда я снова почувствовала на себе его руку, то поняла, что проспала несколько часов. Солнце начало садиться, и тени от деревьев теперь простирались через все поле.