Я попыталась представить слушающих мертвых в октябрьскую ночь в Ирландии. Истощенных. С широко раскрытыми глазами. Толпящихся на дождливых улицах Дублина.
– А если ты не давал им еду?
– Тогда тебя очень, очень плохо разыгрывали. – Он нырнул под одеяло и принялся всюду меня целовать.
– Риз, подожди. Теперь моя очередь.
– Какая очередь?
– Бросать вызов твоей душе.
– Моей? – Его голова вынырнула наружу: бардак на голове, щеки красные. – Не думаю.
– Потому что ты не любишь обнажать свою душу?
– И поэтому тоже. Ты не можешь меня разыгрывать, если должна угостить. Я приготовлю нам завтрак.
Завтрак был не совсем тем, о чем он мог позаботиться, учитывая, что уже был почти час дня. Пока запах жареных яиц и какого-то мяса распространялся по дому, я ждала в гостиной. Комната была уставлена безукоризненно. Металл. Стекло. Кожа. Перетекающие одно в другое простыми, минималистическими формами. Один только камин представлял собой линию речных камней собранных под нишей в стене – одно прикосновение к пульту управления, и пламя извергалось прямо из камней. Никаких других декораций, стены были пусты. Кроме одной, которая удостоилась легкого снисхождения. Знак, что, как бы то ни было, у дома было сердце.
Книги.
Около двадцати книг стояли на единственной полке. Она выглядела как увеличенная кардиограмма, чьи изгибы были сделаны из стали и прикованы к стене, вбирая в каждый внутренний зубчик максимум книг. Блестящие маленькие томы идеально гнездились в этих слотах. И лишь на самом краю, где сердцебиение в последний раз опускалось вниз, стояла одинокая книга с растрепанным корешком и изношенными углами, склонившись под углом.
Я взяла ее. Райнер Мария Рильке. Два слова на обложке, “Новые поэмы”, были настолько непримечательны, что я даже засомневалась, было ли это название. Но следующее название из трех имен ожидало через несколько страниц. Орфей. Эвридика. Гермес.
Поэма была длинной и мне не удалось ее прочесть, потому что внизу, под печатным текстом, было красное пятно. Две линии, добавленные от руки, были написаны крошечными, но различимыми буквами, красиво закругленными и с длинными петлями.
Я узнаю тебя
даже в смерти
Что за обещание, или угроза, это была? И кто мог сделать это в здравом уме? Может, один из пропавших без вести предков написал это любовное послание своей половинке многие годы тому назад. А что, если это было написано от руки Джейка? Это был и его дом тоже. Его книги. Наверно он подумал, что я могла бы пролистать их, когда Риз привезет меня сюда. И, как и раскрытая пьеса Шопена на фортепиано, том Рильке стратегически располагался на конце полки, где я определенно должна была его заметить.
– Еда подана. – Риз забрал книгу у меня из рук и поставил ее к остальным. – Ты, должно быть, умираешь с голоду.
– Кажется, тема сегодняшнего дня – смерть. Я только что прочла о...
– Я знаю, что ты читала.
– О рукописной записке?
Он пожал плечами.
– Книги проходят через многие руки. Люди имеют привычку делать заметки.
– Это больше, чем просто заметка.
– Мы коллекционируем старинные издания, Теа. А они поступают к нам со своим багажом. – Все в нем, казалось, имело свой багаж. Он продолжал уклоняться от моих вопросов даже сейчас. – Кстати, я не знал, что ты любишь поэзию.
– Не всю.
– Кто твои любимые поэты?
– Неруда, Руми, Э.Э. Каммингс.
– Ты читала моего однофамильца? Каммингс был бы рад узнать, что он популярен в Болгарии.
– Это твоя фамилия?
– Риз Каммингс? Нет, Боже упаси! Эстлин.
Я припомнила, что второе Э в Э.Э. Каммингс значило Эстлин. Коротко и поразительно, словно звук сосулек разбивающихся на ветру.
– А кто твои любимые?
– Оставим это на десерт. Теперь давай есть.
Но еда не была нам суждена в тот день. Едва мы прикоснулись в тарелкам, раздался дверной звонок.
– Кармела здесь! Пошли, она умирает, так хочет познакомиться с тобой.
Все в этой женщине источало жизнерадостность: развивающаяся ткань обрамляющая различными цветами ее выдающуюся фигуру; морщинки, источающие смех из живых черных глаз; и больше, чем что-либо – изобилующий энергией акцент, доносящий его голос в каждый уголок дома.
– ¡Hola! Как Вы, сеньор Риз?
– Очень хорошо, спасибо, Кармелита. – Он бросился ей в руки для самого долгого объятия, которого он удостаивал кого-либо у меня на глазах, затем повернулся ко мне: – Кармела очень близкий друг нашей семьи. Она родилась на Коста–Дель–Соль, но сейчас живет здесь, на острове. Следит за домом для нас, что мы очень ценим.
– Значит хватит преследовать милых студенток и приезжай сюда чаще! – Ее улыбка превратилась в широкий полумесяц, пока она осматривала меня сверху–донизу. – Ай, сеньор Риз, она так красива, ваша девушка!
Девушка?
Он ее не исправил, лишь обвил меня рукой.
– Да, это так, не правда ли? Но теперь дело за тобой, Кармелита, пусть она сегодня выглядит потрясающей испанкой для меня.
– Claro, из нее получится идеальная bruja 11
– А это, – вздрогнул Риз, словно он совершил грех, ведомый только им двоим, – именно то, чего я не хочу.
– Из меня получится идеальный кто?
– Идеальная ты. – Он поцеловал меня в щеку. – Иди, готовься. Я вернусь в шесть.
ПРЕВРАЩЕНИЕ ИЗ «ТАКОЙ КРАСИВОЙ» в "потрясающую испанку" стало испытанием. Оно включало в себя не только соответствующие и необходимые внешние изменения, но и удовлетворение любопытства Кармелы.
– Как тебя зовут, niña 12?
– Теа.
– ¡Muy bonito! 13 Теа... как бриз над Средиземным морем.
Она наполнила ванную и поднесла мило к носу для быстрого вдоха, прежде чем протянула его мне.
– Настоящее кастильское мыло из оливкового масла – зеленого золота Андалузии. Когда закончишь, твоя кожа будет источать запах оливы.
– Откуда у Риза здесь настоящее испанское мыло?
– Потому что хотя бы иногда он слушает, что я ему говорю! – Видимо, совет Ризу по поводу мыла вызывал у нее искреннюю гордость. – Я была их управляющей многие годы; он знает, что может полностью доверять мне... А теперь поспеши, лезь в ванну! Я пойду налью бокальчик вина и потом сможем приступить к твоему макияжу.
Должно быть, "бокальчик" подразумевало несколько доливаний, так как она вернулась с полупустой бутылкой.
– Так расскажи, как вы встретились с сеньором Ризом?
– На учебе.
– Встретились на учебе и влюбились? – Она наблюдала, как я скручивала волосы, чтобы выжать из них воду. – Не стесняйся, можешь рассказать Кармеле все. Это была любовь с первого взгляда, правда?
– По крайней мере для меня. – Технически, для меня это не было правдой. Если только "первый взгляд" не включал Джейка.
– Только для тебя? Ах, pero, niña 14, у него ведь на лице все написано! Мальчик наконец влюбился. Много времени прошло с... – Она усадила меня перед банным зеркалом и встала позади меня с расческой в руках, сомневаясь.
– Много времени с чего, Кармела?
– С того, как я давала своему рту отдых! – Расческа наконец отважилась пройтись по моим волосам. – Старики, мы живем прошлым; оно заглушает звуки приближающейся смерти. Но давно забытые вещи не должны волновать такую молодую девушку, как тебя.
Я слышала эти слова ранее – от родителей, от Джилс, от каждого, кто жил прошлым, но не хотел, чтобы я им интересовалась. И все же, если эти "давно забытые вещи" были настолько безвредны, почему меня все время от них оберегали?
– Давно вы его знаете?
– Кого, сеньора Риза? – Она свела руки, практически соприкасаясь ладонями. – С тех пор как он был вот такой вот маленький! Я была его niñera. Как вы это называете... нянькой.
– Так вы знаете и его родителей?
– Конечно.
– Какие они?
На мгновение она выглядела удивленной, словно мой вопрос был уловкой.