– В смысле, он похож на них?
– Мы всегда те, niña, от кого мы происходим. И этот мальчик был рожден от любви, которую я никогда не видела в этом мире. – Она налила себе еще один бокал вина, притянула стул и села рядом со мной. – Его отец, Арчер, был дьяволом. Старая благородная кровь, богат, словно король. И красив. Ай, Dios mío 15, каким же красавцем он был! Женщины падали перед ним на колени, а он над ними смеялся. Лишь она вещь для него существовала: машины.
– Он коллекционировал их?
– Нет, он был гонщиком. Эти гонки были его единственной любовью, и он выиграл все из них.
Это объясняло, почему Риз был так уверен за рулем, даже на высокой скорости.
– Потом он встретил мою Изабель. Сошел с ума. ¡Abso–luta–mente loco! 16. Преследовал ее по всему миру. В каждой столице, на каждом концерте.
– На каких концертах? – Я уже начала догадываться. – Фортепиано?
– Фортепиано подчинялось ей, как машины – ему. После свадьбы она продолжала играть, но он не участвовал больше ни в одной гонке.
– Почему нет?
– Лишился этой страсти. “На треке нужно быть готовым отправиться в ад”, говорил он, “но как я могу держать туда дорогу, когда побывал в раю?” Ее это смешило. Она молила его посадить ее в одну из тех машин, хотя бы раз, чтобы она могла почувствовать, будто они летели. Но он не желал даже слышать этого, так боялся потерять ее. Словно, в этой жизни, можно было обмануть судьбу...
– Почему, что случилось?
Ее глаза исчезли в отражении зеркала: внезапный ветерок сорвал две последние оливки с дерева, оставляя его бесплодным.
– Что судьба сделала с ними, Кармела?
– Однажды Изабель перестала спать.
– Просто перестала? – Звучало так просто, словно перестать носить одежду определенного цвета. – Как человек может перестать спать?
– Так же, как и перестать смеяться, надеяться, мечтать. Такое просто происходит. И меняет все.
Но это не просто произошло, это происходило поколениями. Я слушала в смятении, пока ее рассказ возвращался на века назад к мужчине, который в Венеции восемнадцатого века перестал спать и, спустя несколько месяцев, умер. После него летописцы стали вести список смертей в той семье от эпилепсий, менингитов, шизофрении, слабоумия. Когда, по сути, это было нечто намного худшее.
– Сначала она была просто вымотана. Потом началась агония. Боли, каждая часть ее тела болела. И видения. Словно она видела ночные кошмары наяву.
– А снотворное?
– Бесполезно. Ее дядя умер точно так же, незадолго после рождения малыша Джейка. Доктора сказали, что при вскрытии, часть его мозга выглядела так... – Она указала на спонжик для румян в косметичке. – Часть, которая заставляет тебя спать. Тогда они и начали говорить о проклятом гене, болезни, передающейся в семье.
Ее руки начали дрожать, и она зажала их между колен, удерживая.
– Все врачи говорили ей одно и то же: как только это начинается, вы вскоре умираете. Тело закрывается, вы не можете говорить, но мозг знает – до самого конца. Она была смелой, моя Изабель. Все просила маленького Джейка играть на фортепиано, ей вечно было мало. «Я так сильно люблю наших мальчиков, Мели–Мели», так она меня звала. “Если музыка может достичь той стороны облаков, я смогу слышать их оттуда, не так ли? Не так ли, Мели?”
– Последний врач, к которому они ездили, был в Сан–Франциско. Там, дорога извивается как змея вниз к берегу, высоко над океанскими скалами. Арчер положил свою жену в одну из своих гоночных машин. И они полетели, как она всегда хотела – напрямую к облакам...
Хотела бы я сказать что-то. Хоть что-то, чтобы утешить. Но ничто не казалось правильным после того, что я услышала. В тот момент, я лишь хотела увидеть Риза. Иметь возможность коснуться его, знать, что с ним все в порядке, что он дышит.
– Давай заканчивать твои приготовления. Я почти забыла, почему я здесь! – Она вскочила со стула, грусть исчезла, ее закрыли глубоко в закромах ее сердца. – Нам понадобиться больше черного вокруг глаз. И волосы... что нам сделать с волосами?
Она скрутила их и собрала в низкий пучок. Капнула несколько капель лавандового масла мне на плечи. Взяла мой подбородок и повернула – влево, затем вправо – довольствуясь своим творением.
– ¡Qué linda! 17 Тебе нравится?
Я сказала "да", хотя сама была не уверена. Косметики было слишком много (слава Богу это был Хэллоуин), и гламурная, сексуальная цыганка, которую я ожидала увидеть в зеркале, выглядела больше как уставшая балерина под сиянием гримерных ламп.
Пока я пыталась привыкнуть к своему испанскому лицу, она попросила меня подождать в гостиной и вскоре присоединилась ко мне, неся в руках красную коробку.
– Подарок от сеньора Риза. Давай, открой!
Внутри было платье – изысканное белое шелковое платье в несколько слоев. Вдобавок к нему шла черная шаль с бахромой и изображениями цветов – красных маков.
– Это твой костюм. Платье для фламенко волшебное. Несет в себе огонь цыганской крови, Андалузийских brujas.
– Что значит bruja?
– Ведьма. Один взмах юбкой, – она взмахнула ногой, притворяясь будто ловит полы ткани в воздухе, – и ты можешь сделать с мужчиной все, что захочешь.
Я надела платье и шелк заструился до пола: одно плечо оставалось обнаженным, и ткань обрамляла тело до колена, а дальше разливалась каскадом диких кружев.
– В моей стране есть свои brujas, чья сила заключена в платье. В белом длинном платье, похожем на это.
Это была моя любимая часть в легенде о самодивах. Безумно влюбленный пастух пробирается к озеру, чтобы ближе взглянуть на Вилью. Она слышит шаги. Оборачивается. И предательская луна открывает ее взору молодого парня. Но также она открывает то, что он нашел на берегу и забрал: платье, сделанное из чистого серебра, сшитое из лунных нитей. Платье, в котором собрана вся сила Вильи.
– Claro, si 18, – Кармела слушала и кивала, словно все в этой истории оборачивалось именно так, как она ожидала. – Мужчина ворует платье и завоевывает свою bruja навсегда, да?
– Ну, всегда – это не совсем так, у наших сказок не всегда счастливый конец. Но да, он крадет платье, и они женятся на какое-то время.
– Что-то подсказывает мне, что твой мужчина украдет твое платье сегодня! – Она подмигнула мне, затем бросила взгляд на часы. – У нас как раз достаточно времени для еще одного напитка, потом я смогу оставить тебя для твоей Хэллоуинской ночи. Noche de Brujas, как мы зовем ее в Испании.
Мы вышли на патио. Она налила нам обеим вина, зажгла на столе две свечи и передала мне несколько водных свечей.
– Вот, отнеси их в бассейн.
Я опустила их одну за одной.
– Ай, niña, нет ничего лучше настоящего огня, когда нужно согреть сердце...
– Вы упоминали там Риза, что-то о том, что прошло много времени с тех пор, как его сердце согревалось.
Она молчала. Ветер коснулся бассейна, и вода покрылась рябью в паутине света.
– Кармела, мне нужно знать. Он действительно был влюблен?
– Почти.
– Как можно быть почти влюбленным?
– Вот так, как любая из... – Она опустилась на колено и достала ближайшую свечу. – Такой маленький огонек, но еще не пламя. Надави на нее хотя бы чуточку, – ее большой палец нажал достаточно, чтобы позволить воде протечь, – и она потонет. Оставляя за собой лишь дым. Короткий, но ядовитый. И все же я сказала ему...
Пошлое снова поглотило ее и унесло далеко в темноту океан перед нами.
– Что вы сказали ему?
Я побоялась, что мой вопрос снова откроет коробки с грустью. Но она повернулась, улыбаясь.
– Я сказал моему мальчику, что любовь придет к нему однажды. Красивая, совершенная – как солнце. И чистая, как солнце. Что она ничего не потребует взамен. Ничего не будет ожидать. Просто будет существовать для него. Думаю, теперь он мне верит.
Я тоже хотела поверить ей, поверить тому, что Риз был влюблен, а не просто охотился за новой студенткой. Но слышать эти слова от нее, не значило, что он их произнес. Ни на грамм.