Теперь я его вижу. Мрачное бледнолицее видение в свете лунных лучей. Я успеваю лишь перевернуться на спину, когда мужчина вновь фиксирует меня, как амфибию для препарации, упираясь коленом мне в солнечное сплетение, нависая образом пытливого создания, личного кошмара, не спускающего меня с цепи. Смотря на тонкие черты лица снизу вверх, будто и не калечит меня эта скотина сейчас, мне думается, что я не доживу до конца семидневки.
- Ты давала клятвы любви учёбе и плевала на всё то, чему не могла найти объяснения в библиотечном закоулке. При мне боготворила и признавала своим смыслом звезды, словно бы с каждой тебе персонально в черепушку транслируют радиосигнал, хотя кроме их тусклого света в вашем мире ничего не находила. Отрешенная фригидная Магда, для кого, скажи мне, ты искала и что пыталась понять, заучивая выдуманные вами же законы, так и не поддавшегося умишку человека мира?
Когда я на последнем едином духе попыталась вырваться, шею, подобно собачьему "строгачу" для коррекции поведения стиснули пальцы. Кира склонился ниже, внимательно наблюдая за моей возней, продолжив монолог чуть спокойнее:
- И почему, когда я готов дать тебе ответы на каждый твой вопрос, ты объявляешь ретираду? Зачем бежишь, когда я уже провёл тебя в мир, где для того, чтобы понять всё тебя интересующее, нужно лишь наблюдать? - он продолжал говорить без тени улыбки, склонившись ещё ниже, удерживая зрительный контакт, - Может, именно твоя сестра смогла бы подсказать, пока ты бойкотируешь меня? Она мне приятна. Очень жаль, что твоими стараниями...
- Не смей произносить свою ересь дальше, подколодная ты рептилия, - мои глухо звучащий праведный мат глушит шелест. На лицо ссыпаются семена и пыль, по щекам стекает солёная влага. Киру не смущает моё тихое бешенство, на лице я едва чувствую его дыхание, в то время как сам мужчина теперь без прежней пылкости в выражении тёмных глаз отводит взгляд.
Меня всё же берёт мор. Слабость. Кажется, навалившийся на меня Кира коленом и ладонями вот-вот проломит мне грудную клетку, отныне точно став мне неразрывным спутником, увязнув в полости с моим настрадавшимся органокомплексом. Там не будет ни цветов, ни бабочек. По Шору не принято включать в анатомию поэтичную дребедень.
Я замираю. Смирившись, наверное, с любой формой предстоящего, но вот бы больше не было больно, и Верити не вздумала идти на поиски сгинувшей посередь поляны старшей сестры.
- Разве ты в состоянии всегда оберегать семью? - негромко вопрошает Кир, дождавшись того, как я смолкаю, - Другой вопрос, нужно ли им это?
- Что? - переспрашиваю, свободно перехватывая его запястье, будто прежняя борьба была не больше чем шаловливой перепалкой.
Не сразу удаётся определить направление его взора в темноте, но силясь отдышаться, я всё же понимаю куда стоит смотреть. Мужчина послабляет хватку, позволяя мне с усилием запрокинуть голову, максимально выгнувшись под его весом, затем недолго пытаться сфокусировать взгляд.
Лишние наблюдатели, пугающие равнодушием.
Фигура стоит на весьма близком расстоянии в стороне, где таится во мраке изгородь, первые секунды от человеческого хранит в себе только алый глаз-огонек сигареты, но и того хватает для того, чтобы можно было различить силуэт.
Доминик не спешит вмешаться, куря на пригорке бабулины запасы табака. В нём мне мерещится ещё больший дьявол, чем в ускоряющем мой ход к могиле Кире.
3.2
День аномалии. Продолжение.
Вет в панике навалилась спиной на дверь с той стороны, наверное. Сама того не понимая, захлопнула меня в камере обскура. Я слышу шаги семьи, громкие переговоры. Буквально вижу, как мама в спешке бросает даже апельсиновую кожуру в поклажу с провиантом, эпизодически в свойственной ей манере прикладывая ладонь ко лбу, часто и прерывисто дыша, не в состоянии самостоятельно справиться с испугом.
Морская вода продолжает обильными порциями, словно приступами рвоты изливаться на грязный пол, уже облизывая мне кожу ног на уровне щиколоток. Я щлепаю к треклятому подоконнику, наблюдая, как волны набирают мощь, раз за разом касаясь стен домишки с большим напором.
И мозг словно блокирует разумные доводы. Мне вовсе не удаётся связать пришедшую на ум аномалию свечения в небесах, море и комету, чёртову комету, которая в купе с моими ночевками на берегу у скал натолкнула отца на мысль, что наша семья ещё не утратила ту чудодейственную связь страстью к родным широтам, что затащила наш конвой в непогоду в самый эпицентр катаклизмов.