2.4
Нас пятеро в землянке Эгля. Рубероид не справляется, и сквозь излизанные временем доски потолка сочится влага.
На побережье, кажется, бедствие. Или я лишь проецирую в образ шторма свои нервные поползновения, ибо права Верити и мама - всё меняется. Сама сущность единого, словно живая клетка дурного семейства Браге деформируется с взрослением, пока мне интересна на данный момент комета в глубине мрачного небосвода (или иная аномальная природа зелёного свечения, что мы наблюдали не менее чем часом ранее).
Смирно сидит рядом со мной на скамье у самого порога входной двери Доминик. Мы едва не соприкасаемся коленями; пока я горблюсь, под болезненным углом напрягая шею, мужчина держит статную осанку даже на полотне хлипкой низенькой табуретки у стены. Держу пари, мы оба следим за мягкими движениями мамы, снимающей кожуру с апельсина итальянским стилетом, подарком Доминика. Сестра собирает кожурки у стола.
- Не сказать, что я возлагал надежды на эглев серпентарий... - подал голос устроившийся на импровизированном пуфе из строительных материалов отец, но Вет перебила.
- Отдохнуть можно и под тучками, - сестра вздрогнула, заслышав череду грозового треска за стенами, словно некто усердно жевал щебенку, растягивая на зубах как излишне отвратную шипучую карамель, - затем лучисто улыбнулась, - А мы сейчас для бодрости грейпфрутового, как приказывала бабуля!
Она потянулась к корзине, выуживая банки "болеутоляющего". Я краем глаза заметила, как Доминик белозубо улыбается.
В нём манеры лондонского денди, воспитанного в роскоши ампира, рост Фрэнка Синатры и опыт работы в юриспруденции. Верити, моя очаровательная сестрица, дивная белокурая головушка, была ещё несовершеннолетней, подрабатывающей в массовке местного театра, когда её нынешней жених учил меня пить крепкое и совершенствовать взгляды в изучении искусства. А я делилась с ним впитываемым в Китт-Пик. У нас были общие интересы.
- Странно, что из всех поручений этой женщины вы запоминаете только то, что связано с праздным образом жизни, - не унимался папа. Мама настороженно поглядывала на дверь.
- Всё прочее наша ба исполняет без проповедей, - Вет хохотнула, с шумом глотая из жестянки.
- Ты сейчас о случае с теплицей?
- И не только. Но над этим я бы смеяться не стала.
- Конечно, - согласился папа, без энтузиазма кивая, - Но начальник с сигарой и сам не против каламбурить над своей трагедией. Что нахохлилась, супружница, зарница моя? Шире души и вульгарнее юмора, чем у твоей милейшей матушки, я за свои почтенные годы не находил.
- Плохо искал, - осадила мама.
- И никогда не понимал, как у этого укротителя строптивых времён мог родится такой скептик.
- Нездоровый образ жизни отравляет всё духовное ещё в утробе, - от мамы того ответ отец, пожалуй, не ожидал, потому как на лице, поросшем чернильной бородкой, отразилось недоумение.
Верити булькнула сдавленное "Ма", не решаясь смеяться. И не обратила внимания на то, как внезапно её женишок склонился в мою сторону.
Почему, Верити?
Стыд находится в такой близости, будто нас вновь спустя годы связывает нечто чуть более личное, чем нужда терпеть друг друга в угоду сестре. Доминик смотрит с выражением знакомой застарелой скукой, якобы вздернутой бровью говоря мне о чём-то обыденном.
Только я хорошо помню механизм действия его насмешек. И потому надеюсь, как и утром, что он промолчит.
Бабуля нынче баюкает драгоценные ей кашпо в инвалидном кресле с показательным презрением к собственным нижним конечностям уже несколько лет после того, как в теплице на заднем дворе свалилась с той самой стремянки, по которой мы с Вет давеча забирались на уровень верхних ветвей яблони у дома. Потому что именно в тот день ей под хиты Cocteau Twins захотелось выкурить половину из стратегического запаса своего портсигара в форточку с тепличным термоприводом, наблюдая за настигающей город весенней грозой. Не лучшее сочетание в её возрасте.
Странно и карикатурно шумит за стенами. В домишке всего две комнаты - во вторую мама заглянула при входе мельком. Дверь с проржавевшими петлями словно окаменела, прорастая солью в гнилые половицы, и не была взята потугами отворить её, оставляя лишь узкую полосу в дверном проёме, куда и мы с Верити проскользнули бы изрядно истерзав спины об дверной косяк.
В какофонии звуков складывалось впечатление, будто шторм воришкой влез в сокрытую от нас комнату через окно, - столь громко там что-то стучало и выло.
И Доминик всё же не отпустил моего внимания.
Двудушная скотина.