- А у тебя нормально дела, - утвердительно.
- Вменяемо, - раздражаюсь. – Слушай, давай сменим. Я уже наговорился о том, у кого как дела, честно говоря, - спиртное бьет в голову. – Давай-ка лучше про Лизу.
Кивает.
- Ну, да. Что тебя конкретно интересует?
Тепло разбегается по потаенным уголкам тела, и сейчас, здесь, в скромной, но прибранной квартире Иры, я чувствую себя вполне безопасно, и все, что существует за ее пределами – уже за закрытой на старый, но прочный замок дверью, - внушает опасения и даже откровенный ужас.
- В принципе… - пространно вожу бокалом, едва не проливая и этим вызывая улыбку Иры. – Ну, что было со дня, как я уехал.
- А, - кивает, снова тупит взгляд, серьезнеет. – Да, конечно, первое время она много говорила об этом. Переживала. Явно. Рассказывала…
Пауза. Обоснованная, но я уже теряю терпение. Халатик немного распустился, кушак обвис, можно рассмотреть краешек груди. Нет, я весь во внимании.
- Что? О чем?
- О вас. Ну, то есть, ничего конкретного, но много плакала, говорила, что не может до тебя дозвониться, что у тебя дома только и знают, что ты уехал в большой город, и все.
Киваю. Слушаю внимательнее. Напряжение растет.
- Но через какое-то время, она вообще перестала со мной общаться. И с другими знакомыми, друзьями – тоже. Не знаю, что с ней было. Даже когда ее пытались вытянуть, и она с кем-то встречалась, она была замкнутой, будто утаивала что-то важное, боялась высказать. Так длилось довольно долго. Несколько месяцев я ее вообще не видела. То есть, прикинь… - она замирает, смотрит на бокал, голос становится приглушенным. – Ну, то есть, знаешь, я ее с малых лет знаю, и я…
- Спокойно, - бормочу. – Не нервничай, спокойно.
Вздыхает, и я вижу краешек прозрачного лифчика с кружевными белыми вставками. Вот что поддерживает ее пышные груди. Напряжение растет и концентрируется где-то ниже пупка, внизу живота.
- И вот, я ее не вижу месяцами, и родители говорят, что она типа болеет, но сами они тоже какие-то невменяемые. И потом, спустя несколько месяцев, она начинает проявляться, и она какая-то серая, все также необщительная, но хотя бы наверняка живая. Так длилось еще, наверное, полгода. Потом она стала больше времени проводить с друзьями. В основном, с парнями, но я ее тоже иногда видела. Сидели, болтали. Я старалась сильно не расспрашивать.
- Что она говорила? И обо мне?
- О тебе ни слова.
- У нее кто-то был?
- Даже если и был, она не рассказывала. Ходили слухи, что она как-то ночевала у некоторых парней, - кашляет. – У Гриши, вроде, у Славика Стасова… Слухи, конечно… - растерянно.
- И все?
- А в последнее время – недели три или четыре, - мы с ней вообще не видимся. Такие дела, - снова вздыхает, ловит мой взгляд, аккуратно отодвигает левую полу, и мне становится ясно, что трусиков на ней нет.
Очевидность происходящего граничит с нереальностью. Спустя некоторое время, когда я кидаю ее лифчик куда-то назад, в комнату, она лежит, кокетливо придерживая массивные сочные груди с набухшими сосками, и я облизываю ее тело, избегая несколько обвисшего, неприятного живота, и я, сам не понимаю, почему, жутко хочу укусить ее за половые губы, и ее лобок достаточной гладкий, чтобы мне было комфортно закинуть язык в область ее клитора, но вместо этого я просто массирую его пальцами, и она начинает тяжело дышать, постанывать, и через какое-то время я придвигаю ее лицо к трусам, натянутым эрекцией, и она послушно снимает их. Член пружинит, едва не ударяя ее по лицу, и она игриво хватает его губами, и меня поражает то, насколько плавно и беспристрастно она это делает для скромной провинциальной продавщицы, но сейчас мне на это, на самом деле, плевать, потому что ее горячий влажный язык и ее слюна становятся источниками столь сладких, ярких ощущений, что я оседаю на диване и откидываюсь, и все мысли о городе, о Лизе, о смерти Толика, о сцене в его квартире – все эти мысли пропадают в какую-то иную реальность, и здесь и сейчас появляется то, что нужно мне, и когда я понимаю, что получить сейчас я смогу только грубый, жесткий и ни к чему не ведущий секс, я оттягиваю лицо Иры от своего члена, кладу ее на живот, немного приподнимаю бедра и плавно, но сильно вхожу в нее сзади.
Через какое-то время она начинает громко стонать – как мне кажется, кончает, - потом жестом просит меня остановиться и дать ей лечь на спину, и я решаюсь дать ей шанс, и теперь – ее грудь, глаза, губы передо мной, и я хватаю ее за горло, но прижимаю совсем чуть-чуть, чтобы не спугнуть, и рывком вхожу в нее. Но я не люблю эту позу, и поэтому довольно быстро я ставлю ее на колени, упираю руками в спинку дивана и долго, основательно трахаю в такой позе, и она, как мне кажется, кончает снова, и я понемногу разминаю смазанным пальцем ее анальное отверстие, и, хоть она поначалу и пытается вежливо отказать, выбора я ей не оставляю, а после оргазма ее желание сопротивляться пропадает, и одной рукой я держу ее за волосы, и ей, должно быть, жутко больно от этого натяжения, а пальцами другой вхожу и выхожу из ее анала, оказавшегося не таким уж тугим и явно уже опробованным. Мне противно и кайфово одновременно, и я хлещу ее рукой по ягодицам – сильно и болезненно, и она визжит от этого, и я вставляю в ее зад уже три пальца, и она стонет, и я понимаю, что скоро по-настоящему захочу кончить, и я меняю ее позу, заставляя упереться лицом в диван, а задницу оттопырить как можно сильнее. Остатки милосердия не позволяют мне жестко войти в ее зад на всю длину, и я понемногу вставляю в нее разгоряченный, напряженный до предела член, ввожу головку и уже не успеваю узнать, как глубоко она смогла бы выдержать, потому что меня накрывает бешеный, волнообразный оргазм, и я ощущаю, как поток спермы под давлением вылетает в кишку Иры, и она тихо ревет, и я с силой сжимаю ее ягодицы.
Мы молча лежим, и она через какое-то время перестает всхлипывать и засыпает. Мне интересно, чего ради она все это затеяла. Отчасти вернувшись в реальность, я прикидываю, не подцепил ли что-нибудь только что, но понимаю, что оно того в любом случае стоило. Кроме как если это СПИД, но это вряд ли. Презервативы здесь, в основном, дешевые, и пользоваться ими не считается правилом хорошего тона. Прикасаясь к своей щеке, я ощущаю, что щетина стала достаточно мягкой, и это мне не нравится, потому что я предпочитаю быть всегда гладко выбритым. Тело Иры легонько вздымается в дыхании. Она жутко ожиревшая, и ее грудь сдуется, как гелиевый шарик, стоит ей похудеть до нормы. Не круто. Но осознание того, что я только что кончил в нее, а не куда-то там, переполняет меня благодарностью или просто чувством временного обладания собственностью. Она, наверняка, надеется, что это приведет к чему-то большему. Что я сделаю что-то и для нее. Мало ли.
Я засыпаю, но сплю, мне кажется, несколько минут, потому что в мою голову вновь целит поезд, и я посыпаюсь и хочу покурить. Выхожу на балкон – в одних носках, всецело ощущая холод осенней ночи. Смотрю на местность, на двор, на стоянки – ровно тоже самое, что и везде в городе. Совершенно безликий двор. Парковка на Предпортовом? Да, то же самое. Разжиревшее, растянутое в габаритах, вскормленное популяризацией технологий и легких заработков на оборотах от оборотов, идущих от оборотов. Но размер, в данном случае, имеет значение. Ощущаю прилив стойкого презрения к Лене. Стойкого, матерого, безобразного. Все, что я от нее получал – это секс. Как только его стало мне не хватать, я начал разочаровываться, но игра в любовь не давала мне шанса на отступление. Надо было поддерживать блеф. Но сам факт того, что я занялся Ирой – так, с полтычка, без какого-либо напряжения, - кое-что да подтверждает. Я пересек черту.
Я возвращаюсь в комнату, оставив мысли о курении. Иру разбудил хлопок двери балкона, и она смотрит на меня – сонная, растерянная. Это умиляет меня, затем заводит, и мой член снова напряжен, и я, встав на колени перед ней, с некоторой жестокостью жестом приказываю ей сосать головку, и она, несмотря на некоторое непонимание во взгляде, старательно это делает, лежа на боку, отмахивая волосы, пытается постанывать, но ее мычание не играет никакой роли. Я говорю ей, чтобы она как следует обслюнявила весь член языком и начала его ласкать, и она исполняет, но руки у нее вялые, и я опасаюсь, как бы у меня не пропало желание и сам начинаю сильно, размашисто мастурбировать, держа член в нескольких сантиметрах от ее лица. Она мнет сиськи, и ее ручонка стыдливо тянется к ее паху, и я кивком указываю ей, что ей надо стимулировать себя, и она, обслюнявив пальцы, начинает теребить клитор, и когда она начинает стонать, непроизвольно закрывает глаза, и ее тело дергается в оргазме – довольно быстро, хотя мне кажется, что прошли часы, - я ощущаю прилив неестественно сильной дрожи, и меня прорывает удивительно бурной эякуляцией на ее лицо.