Я хотел бы поговорить с ней. Сказать, как мне трудно сейчас. Сказать, что я кристально честен всегда, и что я не знаю, что такое быть честным. Сказать, что я сам разбил машину, и что это было случайностью. Можно ли казнить за случайность? Можно ли казнить преступников с раздвоением личности? Не знаю. Я бы казнил.
Рассказать, что мне на все плевать, и что я обо всем беспокоюсь. Меня все волнует. Но все слишком далеко от меня. Рассказать, что у меня есть все, и что у меня в руках только пустота.
Видеодомофон. Я приглашен.
- Хороший состоятельный мальчик пришел ко мне снова.
Киваю.
Жестом приглашает войти.
Давит изнутри черепа. Неважно. Я утомлен. Плюхаюсь в кресло. Она садится напротив.
Предлагает «пыль». Втягиваю немного. Самую малость. Боюсь, как бы не стало хуже. Но становится немного легче. Перекидываемся несколькими фразами. Понимаем друг друга верно. Хотя, нет – не совсем. Она думает, что мне легче, чем есть на самом деле.
Меня все раздражает. Раньше она меня успокаивала одним видом. Подтянутая, с парой-тройкой намеренно оставленных морщин. Нечто особенное, дорогое, добротное.
Ложусь на кровать. Она осторожно поглаживает меня. Успокаивает. Я хочу поговорить, и она предлагает выслушать меня. Что-то спрашивает. Я отвечаю коротко. С каждой секундой я все более раздражен. Собираю волю в кулак и настраиваюсь на расслабление.
Физический контакт становится чем-то нежелательным. Но ее руки уже ласкают мой понемногу встающий член. Что дальше?
После ряда манипуляций я все-таки кончаю, но без признаков оргазма.
Сижу на краю ее кровати. Разговор не задается. Я не могу ничего сказать. Хотя и хотел бы. Меня накрывает потрясающая, титаническая волна усталости.
- Как ты себя чувствуешь?
- Отрешенно. Подавленно, - не стесняюсь.
- Это пройдет.
Смешок. Мой.
- Откуда ты знаешь?
- Личный опыт, - вздыхает; деловито.
- Какое отношение твой опыт может иметь ко мне?
- Мы похожи. Серьезно.
- Как две капли, - качаю головой.
- Мы оба не там, где нам следует быть.
Молчу. Даю продолжить.
- И не с теми, с кем следует.
- Я на месте. Я в порядке, – злобно бормочу.
- Оставайся хорошим мальчиком, - вздыхает снова. – Ты мне таким нравишься. Может, это и не ты. Но мне ты таким нравишься.
Поглаживает себя по ноге.
Киваю.
Я на улице. Холодный ветер пронзает меня насквозь. Я – как то дерево на лужайке. Обветшалое. Пропитанное влагой. Лишенное листьев. Обездоленное. Или я – как ветер. Мне можно все. Но что нужно?
Мне нужно было поговорить с ней, но она теперь не со мной. Завтра что-то будет. Мне нужно что-то сказать. Рассказать, что мне на все плевать, и что я обо всем беспокоюсь.
Она захочет услышать и понять услышанное.
Но у меня не будет ни того, ни другого.
Но что нужно мне?
Ставлю запись на паузу. Выключаю экран.
Приехала Катя. Ключи падают на стойку в прихожей.
Она приходит в комнату и говорит «Привет». Я стою и смотрю на нее. Здороваюсь. Она сразу начинает рассказывать, как все круто и прочее, прочее. Что из этого мне нужно?
Она не подходит ближе, словно ощущая ту стену отрешенности, что я выстроил и по-быстрому установил. Болтает. Я киваю. В какой-то момент, она начинает спрашивать прямо. Я складываю руки на груди. Так понятнее, мне кажется.
- Ты обиделся?
- Нет, - отрицательно мотаю головой.
- Послушай, ты сам спровоцировал меня. Все это твое нытье… - вздыхает, складывает ладони, сцепляет пальцы в замок. – Ну, что я должна была сделать?
Жму плечами. А я действительно не знаю, что нужно было сделать. Не знаю, что нужно сделать сейчас. Ведь некоторые вещи действительно просто исчезают навсегда. У них нет никаких заменителей, никаких возможностей возврата. Они просто уходят, перестают существовать.
- Ничего.
- Ну, а серьезно?
- Да, все ровно, знаешь…
- Что ты несешь? – она знает, что переход на агрессию меня угнетает; тщетно.
- Ничего. Просто…
- Ну, что такое? Давай поговорим, - подходит ближе; явно планирует взять меня за руку.
- Знаешь, честно говоря, - облизываю губы; никакого волнения; даже внутри – это странно, - я не хочу с тобой ни о чем говорить.
- Господи, это все из-за отъезда, да? – ожесточается немного, вроде как предупреждая.
- Нет, - говорю. – Это просто факт. Тебе лучше уйти, мне кажется.
- Но… - на ее глазах выступают слезы. – Послушай, это может быть серьезнее, чем тебе…
- Ты можешь просто уйти?
- Но… Но наши чувства…
- Извини. Я не могу. Не чувствую к тебе ничего. Просто ничего.
Она плачет, считает, что меня это тронет, но это бесполезно. Я разворачиваюсь и подхожу к экрану. Включаю. Снимаю запись с паузы. Там как раз сцена, в которой я заканчиваю иметь раком шикарную блондинку, а потом приказываю ей раздвинуть ноги шире и всовываю язык на всю длину в ее анус. Оглядываюсь. На влажном лице Кати проявляется омерзение. Она разворачивается и уходит в слезах.
Хлопок двери.
Я еще с минуту смотрю запись.
Выключаю.
Жалюзи подняты. Свет заполнил окно, но это ненадолго. Не сезон.
Сегодня, тем не менее, довольно светло. Мне кажется, был снег.
Лежу в кровати. Тяжесть заполнила тело. Я знаю, что скоро мне понадобится реабилитация. Тело постукивает. Мозг время от времени вибрирует. Я зачастил, чересчур зачастил с порошками. Может быть, пути назад уже нет. Только вперед. Только через клинику. Через рекомендации доктора Насырова. В сущности, ничего страшного. Но будет больно.
Больнее, чем сейчас.
Я один. Взгляд на потолок. Смог бы я ее отшить, если бы она обняла меня или типа того? Это уже неважно. Ведь мир еще не проснулся. А я вот тут, один, проснувшийся, задающий сам себе вопросы о том, для чего вообще нужна была вся эта жизнь. Не находящий ответов. И на последний вопрос – а важно ли это? – отвечающий – нет. Отмахивающийся.
Сейчас настал тот самый момент, когда истина теряется в фактах. Истина – реальное положение вещей. Но истина сейчас не зависит от того, что приходит в виде информации о мире. Все так, как было уготовано. Истина – сама по себе.
Подхожу к окну. Смотрю вниз. Действительно, выпал снег. Его больше. Белые пятна на асфальте. Еще не растаявшие.
Подводя итог прошедшего, я кое-что понимаю. Девочка, имя которой я так и не узнал, сама того не понимая, сказала нечто, важное для всех и каждого из нас. Действительно, мир еще не проснулся. Он спит и видит сны о благополучии, о счастливом будущем, о мире во всем себе или типа того. Он не наблюдает за нами. А мы слишком торопимся – пока мир спит, стараемся успеть как можно больше, творим слишком много ошибок и не успеваем понять их. Тем более – исправить. Пока мир спит, пока никакая сила свыше не замечает, мы стараемся как можно дальше убежать от ответственности. Мы убегаем от ответственности за незаконное употребление, за убийства, за оставление любимых в опасности и прочее – и мы живем с этим, потому что иначе – невозможно. Иначе мы не умеем. Жизнь дана лишь раз. Вне зависимости от того, сколько ошибок совершаешь, жить хочется одинаково. И даже если когда-то мир проснется, и нечто свыше начнет раздавать по заслугам, мы успеем убежать достаточно далеко от своей же ответственности.
А от себя?
Вряд ли.
Я не знаю, что хуже.
Смска.
Мик пишет, что сегодня День рождения нашего общего знакомого в одном из лучших клубов Москвы. А «афте-пати» - на яхте именинника. И что Середович достал какой-то более прикольный синтетик.
Я отвечаю, что буду.
Потому что идти мне все равно больше некуда.