Дима подходит к качелям. Как оказался на улице? Какая разница. Все равно.
Человек. На них тот же человек, который дал ему самокат. Все то же самое, только качели другие. Ветер развевает полы плаща, половина лица закрыта капюшоном.
- Кто ты? Зачем ты дал мне этот самокат? Ты хочешь, чтобы мы все умерли?
Человек на качелях чуть замедляется, поправляет капюшон и поднимает глаза на Диму.
- Я хочу обратного. Я хочу, чтобы вы все жили, только и всего.
- Как ты узнал тогда, что у Севы день рождения?
- Это могло случиться в абсолютно любой день. Я просто выбрал повод.
- Кто ты?
- Необязательно знать. Ты должен слушать меня. Присядь.
Дима хочет возразить, но вот он уже на качелях. Раскачивается вместе с незнакомцем, пытается заглянуть вглубь капюшона.
- Ты должен слушать себя. В тебе – сила, как и в твоем сыне. Даже если происходящее кажется тебе бредом, даже если ты не веришь мне, ты должен слушать.
Сейчас ты многого не понимаешь. Хотя…ты сейчас вообще ничего не понимаешь.
А ответы так близки. Они же везде. Валяются под ногами, но ты их перешагиваешь.
Незнакомец взял палку и стал чертить то-то на песке.
Взмах палкой – они летят на качеле вверх.
Еще один взмах – и они внизу.
Дима видит, что он в больничных тапочках, которые совсем не замарались.
- Ты видишь главное зло во мне, но ты ошибаешься. Только ты можешь все остановить. И ты сам знаешь, как.
Незнакомец исчезает. Дима смотрит под ноги. На песке начертаны буквы.
«И он сделает то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их или на чело их,
и что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его.
Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое».
Дима кладет руку на голову. Жар начинает спадать. Открывает глаза. Сева проснулся и рисует в своем блокноте. Часы над его кроваткой показывают полдень.
Часть 8
Голые стены больничной палаты немного угнетают.
Дима отпускает мысли и позволяет им двигаться в своем направлении. Он больше не пытается контролировать их. Он просто наблюдает. Жар не отпускает. Картинки меняются, как на старом кинопроекторе.
Он стоит в своей комнате. Завтра ему исполняется пять.
Скрип качелей. Он слышал их в детстве. Как он мог забыть? Вот почему этот скрип так знаком ему.
Отец смотрит в окно, затем выходит во двор. Дима берет книгу, отец оставил ее открытой.
Слова непонятные. Читает по слогам, недавно научился.
Соч-ти чис-ло зве-ря. Чис-ло е-го шесть-сот шесть-де-сят шесть.
Отец возвращается с улицы. Он бледный. Просит отдать книгу и никогда ее больше не брать. Это недетская книга.
- Детское время кончилось, ложись спать, - говорит отец.
Следующий день. Его день рождения.
Он выходит во двор. Цветущая белая яблоня. Его отец. Красная лента на шее.
Его заводят в дом. Торт с пятью свечками.
- Дуй, только загадай желание. Выносят подарок. У взрослых странные лица. Зеленый самокат с блестящим металлическим корпусом. Красная ленточка.
Он отодвинет ее вечером, когда все уйдут. Три маленьких шестерки выцарапаны на руле.
Число зверя. Число человеческое.
Дима переворачивается на другой бок. Больничная койка неудобная. Жесткая подушка, у него дома не такая. У него с Мариной не такая.
Смотрит на Севу. С ним все хорошо. Шрам на руке обработан зеленкой.
Сева. Всеволод. Мой сынок. Шесть лет, совсем большой. Родился шесть лет назад. Шестого июня. Шестого. Число.
Сердце начинает колотиться все чаще. Дима пытается выровнять дыхание.
Вдох. Выдох. Получается.
Он вспоминает обезображенного отца, стоящего на руинах рухнувшего дома. Вспоминает черную кожу, похожую на копоть после пожара. Вспоминает пустые глазницы, вспоминает ладони, сложенные перед грудью. Вспоминает пожар, который случился сразу после его дня рождения, тогда. Погибли все, кроме него, убежавшего кататься на новом самокате.
С чего он взял тогда, что всему виной самокат? Хотя, что могло еще прийти в голову мальчику, потерявшему сразу все?
Если это я виноват. Если это не самокат, а я? Если все это происходит с моей семьей из-за меня?
Марина хотела быть счастливой, выходя за меня замуж. Может быть, она и была счастлива со мной какое-то время. Потом родился Сева. Шестого июня. Потом я начал пить, чтобы заглушить все эти мысли. Чтобы не видеть больше никогда этих картинок. Чтобы не видеть висящего на яблоне отца, не смотреть ему в глаза, не видеть и не замечать ничего. Не видеть очевидных вещей. Шестого июня. Шесть лет. Число человеческое.