— Дорогая, ты видела схему прибора, что она начертила. Уже с первого взгляда видно, что она остроумна и будет работать. А это означает, что она знает о чём говорит.
— Собственно я не об этом… — вымолвил Липман. — Я как-то себя чувствую… Не в своей тарелке. И, признаться, виновато.
— Это почему? — удивился Пьер.
— Дама уж сильно экстравагантная! И если мы, предполагаем на неё работать… Стоило бы знать чем она живёт заранее! И эти кинжалы в рукавах!..
— Они вас шокировали? — заинтересовался Пьер.
— Не то слово! Это так нецивилизованно!
— А я её не осуждаю. — спокойно кинула Мария. — Я представила себя в чужом городе, одну, да один на один с аборигенами, у которых свои понятия о культуре и приличиях… да ещё не знаешь, когда и куда смотреть, чтобы тебя случайно не зарезали…
— Но, помилуйте! Это же Париж! Мы, цивилизованная страна! — Воскликнул Липман.
— Я утрирую. — сдержанно улыбнулась Мария. — Но то происшествие с хулиганами… Я поставила себя на её место. И не могу осудить.
— И её понятия о том, что должно… — задумчиво заметил муж.
— Да. Как бы она о нас, не сложила крайне нехорошее впечатление. Вообще о европейцах. Ведь действительно у нас здесь негров и «жёлтых людей» за равных не держат. А держат за говорящих животных.
— И, тем не менее… Мы уклонились от сути. — попробовал прервать неприятную тему Пьер. — будем ли мы работать на эту «принцессу»?
— Вы думаете, что она всё-таки принцесса? — сделал вид что удивился Липман.
— Допускаю. — усмехнулся Пьер. — Восток дело тонкое.
— Но если так на всё это смотреть… Думаю, что договор на обучение студентов из России — это как-то очень даже обычно. Но всё остальное!..
— Выполнение работ, которые предложила мадемуазель Юсейхиме, предполагает за ней обширнейшие знания, и незаурядный ум. — начал «растекаться» Липман.
— Но меня смущают цели этих работ… — возразил Пьер. — Не окажется ли что мы тут работаем на людей с… тёмной репутацией?
— А вот тут… Не думаю, что так, господа! — вдруг возразил Липман. — Она мне такого наговорила в самой обычной беседе, что я даже не знаю… Идей на осуществление, причём очевидно перспективных она выдала множество… Кстати, хотел бы вам обратить внимание на её пассаж насчёт опасностей! Оч-чень рекомендую прислушаться! Уже убедился что очень стоит!
— Вы что-то успели проверить из её идей. — как утверждение кинул Пьер.
— Более чем!
— Но говорит она часто так, как будто наизусть цитирует учебник… — добавил Пьер. То ли в осуждение, то ли для заметки всем остальным.
Натин не сразу пошла в гостиницу.
Она завернула к историкам и там выяснила ещё множество подробностей. После зашла в библиотеку и основательно проштудировала произведение Гобино. Хоть и читала она очень быстро, но чтение заняло её аж до глубокого вечера.
Когда же она всё-таки вернулась в отель, вид у неё был взвинченный.
Она зашла к себе, убедилась, что и Паола, и Ольга на месте и с ними всё в порядке, как-то очень резко от обоих отмахнулась, обрывая вопросы и удалилась к братьям.
Обоих она застала в весьма благодушном настроении. Но взвинченность Натин заставила и их подтянуться. А когда Натин довольно резко отказалась от чая, бросив «потом», они поняли, что у неё новости весьма горячие.
Оба как-то по-особому переглянулись, но никто ничего не сказал, предпочитая выслушать что скажет сама Натин.
Василий плюхнулся за стол, с недопитой чашкой чая, а Румата, наоборот растянулся в кресле забросив руки за голову и уставившись в потолок. Лишь иногда бросая заинтересованные взгляды на Натин. Это её слегка покоробило, но дело есть дело.
— Как я понимаю, — начал Румата, — ваши научные изыскания наткнулись на нечто интересное? Неужто супруги Кюри додумались до атомной бомбы?
— Вы зря ёрничаете — понизив голос, холодно заметила Натин, но Румата не унимался.
— Так-таки они додумались?! — картинно округлив глаза подпрыгнул он в своём кресле.
Натин поморщилась.
— Дело не в том, что они там думают, а совершенно в другом. В том, что я наткнулась на теорию, которая… очень мерзкая! И она, судя по моим наблюдениям, уже проникла в массы.
— Неужели Марксизм? — также ёрнически «заметил» Румата, но наткнувшись на очень осуждающий взгляд Василия тут же заткнулся и откинулся в кресле, приготовившись слушать.
Когда же Натин таки начала рассказывать, на лице Василия медленно проявились признаки смутного узнавания. И чем дальше он слушал, тем всё более явственно это узнавание пропечатывалось на его лице.