– Да ладно, чего уж там. Не сердись. Извини, – буркнул он. – Давай-ка лучше обнимемся, браток! Помнишь, как мы тогда с тобой в Москйе запили? Р. тогда еще шапку у тебя взял, уехал в город Рубцовск и там ее пропил на аэродроме.
– А шапка та была не моя, шапка была Лысого… Я тогда, помнишь, к тебе в общежитие пришел за этой шапкой, а ты уже в Соловьевке лежишь, под антабусом?
– …Ага! А Танька, стерва, пустила слух, что я жру в день по килограмму соленых помидоров, чтоб на меня антабус не действовал, помнишь?
– Помню…
Мы обнялись. А был между тем страшный плотныйутренний речной туман. Из речного тумана вдруг вышел босой человек, по виду грузин или армянин. Может быть, даже и еврей. Босой человек в фирменных джинсах и цветной майке «Nu pogodi». Он дико посмотрел на нас, отшатнулся и вновь исчез в густом речном тумане.
ПОРТРЕТ ТЮРЬМОРЕЗОВА Ф. Л.
Один московский гость путешествовал летом по просторам Сибири. Московского гостя все удивляло и все устраивало: взметнувшееся к небу передовое строительство, ленты рек и дорог, лица людей и их челюсти, жующие кедровую смолу. Московского гостя многое трогало: девушка, склонившая голову на плечо любимого в пропыленной армейской гимнастерке; ребята, которые нарисовали на майках портреты Пола Маккартни и «Роллинг стоунз»; светлые глаза сибирских стариков и старух. Московский человек знал жизнь.
И вот он как-то зашел на колхозный рынок одного районного сибирского городка. Москвич любил рынки, где гул и гам, где весело, где грузин, вращая глазами, подкидывает вверх арбуз, узбек призывает в свидетели аллаха, а русский мужик тихо стоит в очереди за пивом.
Путешественник приценился к фруктам и овощам. Отметил: виктория – 3 рубля 50 копеек, огурцы – 2 рубля 30 копеек, лук – 1 рубль 50 копеек. Там же на рынке он и увидел портрет Тюрьморезова Ф.Л.
Прямо там жена рынке на стенке висели под стеклом фотографии, объединенные броским лозунгом «ОНИ НАМ МЕШАЮТ ЖИТЬ».
Гость полюбопытствовал, и был за это вполне вознагражден лицезрением серии гнусных харь – большей частию опухших, мутноглазых. Но среди них явно выделялся Тюрьморезов Ф.Л.
Тюрьморезов Ф.Л. выделялся среди них необычно ясным взором и бодрой осанкой. Потому что все остальные обитатели фотовитрины стояли согнувшись крючком, стояли, умоляюще протянув руки к фотообъективу.
А Тюрьморезов Ф.Л. взирал на мир довольно дерзко, имел свежую курчавую бороду, мощный торс его был одет в тельняшку, а поверх тельняшки носил Тюрьморезов Ф.Л. пиджак. Вот так!
И текст был под Тюрьморезовым Ф.Л., который объяснял все его положение:
«ТЮРЬМОРЕЗОВ Ф. Л., 1939 г. рожд., С ЯНВАРЯ 1973 г. НИГДЕ НЕ РАБОТАЕТ, ПЬЯНСТВУЕТ, ВЕДЕТ ПАРАЗИТИЧЕСКИЙ, АНТИОБЩЕСТВЕННЫЙ ОБРАЗ ЖИЗНИ».
Московский гость глубоко задумался.
А рядом оказались два милиционера в серых рубахах навыпуск. Они беседовали исключительно друг с другом, надзирали окружающую торговлю и время от времени трогали пальчиком выступающую из-под рубахи кожаную кобуру.
Московский гость, преодолев природную скромность, вежливо обратился к стражам порядка:
– Товарищи! Если этот объект находится в вашем ведении, то позвольте мне забрать портрет Тюрьморезова Ф. Л. раз и навсегда.
Милиционеры опешили.
– В нашем-то в нашем, – помедлив, отвечали они, видя перед собой приличного человека с портфелем. – А только для вас он зачем?
– Вы знаете, я попытаюсь вам сейчас объяснить, – сказал московский гость. – Несмотря на то, что гражданин Тюрьморезов – явно сугубо отрицательный тип, от него исходит какая-то внутренняя сила, его фигура где-то как-то по большому счету даже убеждает. Бодрит.
Милиционеры оживились.
– Да уж что, – согласился один из них – худенький, бледный. – Убеждать-то он мастер. Как пойдет молоть – заслушаешься! Он тебе и черта, он тебе и дьявола вспомнит. А особенно упирает на Бога. Иисуса Христа. Он, однако, молокан, ли чо ли? Все больше на религию упирает. Я правильно говорю, Рябов? – обратился он к другому милиционеру.
– Ага. Все точно, Гриша, – кивал синеглазый и пожилой Рябов. – Он свое учение имеет. Однако он не молокан, потому что, – тут милиционер выдержал значительную паузу, – потому что он – иудеец.
Так сказал Рябов, а потом снял форменную фуражку и вытер нутро фуражки носовым платком и повторил:
– Иудеец он, родом из Креповки.
– Ну и что, что из Креповки, – всколыхнулся Гриша. – Если из Креповки, так он молокан. В Креповке молоканы живут.