К тому времени, как «Принцесса» отошла от причала, мы были уже в океане. Здесь вода, разумеется, была уже не столь спокойной, как в заливе; длинные океанские волны, катившиеся к скалам на севере и неприветливым отмелям на юге, я бы оценил балла в два, и наш катерок изрядно потряхивало, когда он прыгал с волны на волну, звучно шлепая днищем о воду и расшвыривая по бокам два белых веера брызг. Мы держали курс на юго-запад, яхта же, напротив, должна была отклониться к северу. Никаких сближений, пока мы не окажемся вне видимости берега.
Наконец мы сочли, что пора. На горизонте едва виднелись вершины гор; «Принцессу» невозможно было разглядеть даже в бинокль. Но камера, закрепленная на носу яхты, исправно показывала нам Догерти, неподвижно стоявшего на холодном ветру с пакетом в руке. Его лицо было спокойным — мрачным, но спокойным. Наверное, таким же оно было, когда он приказывал солдатам согнать в сарай жителей той деревни. Затем на краткий миг это лицо дрогнуло. Это в кармане у него завибрировал комп, принявший новое сообщение.
«Спустите с борта трап. Поднимитесь в рубку и оставьте там пакет. Спуститесь в каюту на корме. Там на столе вы найдете указание, что делать дальше. Помните, вы должны исполнить это беспрекословно. Мы наблюдаем за вами. У вас две минуты.
Наступал самый ответственный момент. Если он не выполнит наше последнее требование, весь наш план может рухнуть…
Догерти бегом бросился назад и пропал из поля зрения носовой камеры, затем появился вновь, уже сквозь стекло рубки, затем побежал вниз. Еще двадцать секунд — и включилась камера над дверью каюты, показав нам ворвавшегося Догерти, затылок и спина которого загородили то, что лежало на столике. Но мы и так знали, что там. Упаковка снотворного, инъектор и отпечатанная записка.
«Вы должны ввести себе снотворное и сесть в кресло лицом к двери. Когда мы убедимся, что бриллианты подлинные, вам позвонят и скажут, где ваша дочь».
Это была вполне логичная схема — отключить его в этой каюте на то время, пока представитель похитителей заберет и проверит выкуп. Но Догерти не дурак и понимает, что под видом снотворного ему могут подсунуть все, что угодно. А он — человек, знающий серьезные тайны и имеющий ответственные полномочия. И если эти соображения пересилят в нем даже родительскую любовь…
Самое смешное, что там действительно было просто сильнодействующее снотворное. Очередь «эликсира любви» должна была наступить потом; это имело смысл и с учетом времени действия, и потому, что вид нераспечатанной упаковки должен был убедить Догерти. Хотя он, опять-таки, не может не понимать, что на коробку и ампулы можно нанести любую маркировку…
Но мы не дали ему времени на раздумья. И он поспешно разорвал коробку, выхватил ампулу и зарядил инъектор с такой скоростью, с какой, наверное, перезаряжал свою штурмовую винтовку в самый разгар боя. Затем резко поднес инъектор к шее. Мы напряглись, всматриваясь. Не симуляция ли? Может, он просто делает вид, что впрыскивает препарат?
Вроде бы нет. Но, переглянувшись друг с другом, мы поняли, что ни один из нас не уверен в этом на сто процентов. Так или иначе, Догерти плюхнулся в кресло. Еще секунд десять его глаза оставались открытыми. Потом веки медленно опустились.
Мы еще некоторое время наблюдали за его расслабившимся лицом. Впрочем, притвориться спящим совсем не трудно…
— Ладно, — решила Миранда. — В крайнем случае я всажу ему ампулу прямо из пистолета, хотя это испортит красоту замысла. Поплыли.
Мы развернулись и направились в ту же точку, куда продолжал вести яхту запрограммированный нами комп. Достигнув заданных координат, он заглушил двигатель.
Двадцать минут спустя мы подошли к борту «Принцессы», безмолвно дрейфовавшей в открытом океане подобно «Марии Селесте». Поблизости не было ни других кораблей, ни летательных аппаратов. Тем не менее, мы с Мирандой на всякий случай вновь закрыли лица масками. Я первым легко влез по трапу на борт и сбросил Миранде канат, чтобы она привязала катер. Затем моя сообщница тоже поднялась на палубу.
Все было тихо. Камера по-прежнему показывала неподвижного Догерти в кресле, и больше на борту никого не должно было быть. Тем не менее, камера на носу, приподнятая в сторону рубки, не давала полного обзора судна. Хоть «Принцесса» и невелика, теоретически кто-то мог пристать к борту, как и мы, и, пригнувшись, пробраться на яхту, оставшись вне поля зрения камер. Правда, тогда ему пришлось бы бросить то, на чем он приплыл, или даже специально отослать его прочь на автопилоте — но почему нет? Мы вытащили наши «магнумы».