(«Наши чувства правильные».)
«Максимов обижался на меня, когда я сказал ему, что рад его успеху, роман есть роман, если печатают, то и благо, но вот статьи в „Октябре“ не стоило бы ему писать. Много людей так себя погубило».
Расшифруем. «Статья» — не статья, а заметка в кочетовском журнале, приветствующая хрущевский погром, учиненный в искусстве:
«Именно от этих мастеров (тут — казенный список от Фадеева до Панферова. — Ст. Р.) принимало каждое последующее писательское поколение эстафету века, и поэтому пресловутая проблема „отцов и детей“, кстати сказать, высосанная из пальца фрондерствующими литмальчиками вкупе с группой эстетствующих старичков, никогда не вставала перед молодежью, верной революционным традициям советской литературы… После справедливой и принципиальной критики в адрес формализма, прозвучавшей на встречах руководителей партии и правительства с деятелями литературы и искусства…» — и так далее.
Такую «статью» — опять же в надежде откупить себе право напечатать роман — написал будущий диссидент и редактор свирепо антисоветского «Континента». И те, кто знал Максимова лично, читали «статью» со жгучим стыдом за него. А уж с болью…
«Статья» его, слава Богу, не погубила, но порядком-таки подпортила репутацию и, что главное, покорежила и без того негладкий характер. Вдобавок все в той же обиде на спасовавший «Новый мир» и в той же надежде обратить на пользу себе «размах и смелость бандитов» он согласился украсить собой редколлегию «Октября».
То был поступок нерядовой! Из всех душителей литературы Всеволод Кочетов выделялся мрачной, выражаясь по-нынешнему, упертостью. Он был особо зловещ даже рядом с оголтело циничным Софроновым… Впрочем, как говорится, оба были хуже, составляя достойную пару, а с прибавлением равного им Николая Грибачева — и троицу.
И все же именно Кочетов был пиратским знаменем литературной реакции — с той существенной оговоркой, что реяло это знамя на государственном флагмане.
«Все журналы поздравили своих читателей „С новым Годом“, а журнал „Октябрь“ — с „Новым Гадом“», — записал Корней Чуковский чужую остроту, имевшую в виду свершившееся назначение Кочетова главным редактором. А мудрый Липкин в устной беседе объяснил любовь начальства к этому мрачному полуманьяку:
— Все советские писатели видят действительность глазами партии. Как и положено по правилам социалистического реализма. А Кочетов видит ее глазами КГБ.
Мысль вообще богатая. Ведь и впрямь в столь совершенной бюрократической системе, которую представляла собой официальная советская литература, были подразделения, обеспечивавшие то или иное идеологическое обслуживание. И если романы Кочетова профессионально точно указывали, кого надо брать (нарождавшихся диссидентов; коллег, продавшихся Западу; либералов; левых художников — и т. д. и т. п., список пополнялся от романа к роману), то были и соцреалисты, состоявшие на службе у Генштаба, у ЦК ВЛКСМ, у ВЦСПС.
То есть была всеобщая и обязательная нормативность, согласно которой задача и сущность соцреализма в том, чтобы хвалить начальство в доступной начальству же форме (кроме всяческих шуток — единственно четкая из известных формулировок, если и доводящая суть до абсурда, то лишь потому, что изначально абсурдна сама попытка нормировать и направлять творчество). Но была и своя, узковедомственная дисциплина, свои, локальные — ну, скажем, не сверхзадачи, а спецзадания.
Свое спецзадание Кочетов выполнял безукоризненно — тем более что оно совпадало с порывами его души. И давало повод наиболее глупым или наиболее хитрым иной раз склоняться к его оправданию: да, мол, он и такой и сякой, но — «идейный». Даже — «честный».
В общем, сближение с таким человеком для Максимова оказалось тем, что в дальнейшем принудило его не оправдываться (не из таковских был нрав), но ожесточенно доказывать, что другие, подобных «статей» не писавшие, не лучше, а даже и хуже его. Так что уже незадолго до смерти, публикуясь в российской «патриотической» прессе, он ругал всех и вся, а чаще и глумливее многих — своего бывшего друга, человека незапятнанной репутации — Булата Окуджаву. «Потомок тифлисских лавочников», «престарелый гитарист» — лишь бы чувствительнее задеть, побольнее ударить…