Спустя три часа, когда руки и плечи Гисберта покрылись пылью, молодой чиновник подошел к нему и сообщил, что пора уходить.
— Лучше будет продолжить завтра, — сказал дипломат. — Они закрывают.
Они договорились встретиться у ворот на следующий день, в девять утра, поскольку вечером Гисберт хотел немного пройтись пешком, размять мышцы. Священник поинтересовался, нашел ли профессор что-нибудь, и Гисберт ответил, что пока еще нет, но имеются интересные сведения. Прежде чем уехать, чиновник посольства показал Гисберту на карте, где они находятся, и предложил возможный маршрут для прогулки. Они были на северо-западе Пекина.
Там рядом находился парк, который интересно было бы посмотреть, парк Пурпурного бамбука. Туда и направился профессор.
По дороге Гисберт обнаружил канал, который согласно туристическому путеводителю вел к Летнему дворцу. Он шел вдоль набережной, оставив позади храм и красивый домик в традиционном стиле, пока не добрался до входа в парк. Вход стоил два юаня, Гисберт заплатил и оказался на территории, поражаясь красоте того, что его окружает: здесь были холмы, бамбуковые рощицы, тростник, огромные ивы и дорожки из камня. Пройдя по одной из тропинок, он увидел озеро, а рядом с берегом, на платформе, которая, казалось, плыла по воде, — чайный домик. Тогда он прошел на террасу, заказал чайничек зеленого чая и присел за столик, размышляя обо всем, что он постиг для себя в результате этого судьбоносного путешествия, полного откровений, имеющих научный и прежде всего жизненный интерес.
Первое, что он записал в своем блокноте (Гисберт решил не пользоваться диктофоном, потому что это могло обеспокоить французов), — что Пекин его изменил. А изменил он его по одной простой причине: Гисберт полюбил Пекин. Он едва знал этот город, но уже чувствовал властное желание вернуться, изучить его досконально, показать Юте каждый закоулок, чтобы и она увидела в этом городе свое отражение. Город можно любить тогда, когда вы думаете, что благодаря ему полюбят вас, а это было именно то, что чувствовал Гисберт. Пекин сделал его лучше. Гулять по улицам, отыскивать хутонги, вдыхать его запахи. Все это теперь так же принадлежало ему, как и его имя. И он начал писать что-то, что, к его удивлению, приняло форму стихотворения. Какая мысль привела его к такому странному результату? Нечто очень простое: его бы порадовало, если бы однажды, проходя по какой-нибудь улице Гамбурга, он услышал, как кто-то произносит вполголоса:
Потом, пробудившись от своих грез, в которых повинны были и вид на озеро, и медленный закат над бамбуковой рощей, Гисберт начертил краткую схему архива и записал сегодняшние разговоры, которые состоялись с дипломатами в обоих посольствах. Он красной ручкой подчеркнул имена чиновников, но из предосторожности воздержался от упоминания о рукописи Ван Мина и о рассказе букиниста. Хотя профессор и держался в стороне от подобных вещей, но знал, что имеет дело с деликатной информацией.
С наступлением вечера некоторые здания наполнились светом. Телебашня, одно из самых высоких сооружений в городе, начала менять свой цвет с желтого на красный; стеклянный небоскреб слева от нее блестел, как меч, в вечерних сумерках. В чайном домике стало оживленно. Заиграла музыка, вдруг появились откуда-то пожилые пары, танцующие у кромки воды, мужчины и женщины двигались, некоторые синхронно, некоторые выбиваясь из общего ритма. Профессор встал из-за столика и пошел гулять по темным дорожкам парка, среди бамбуковых зарослей, пока не дошел до одного из выходов. Тут он посмотрел на часы и подумал, что хорошо бы вернуться в отель, поэтому стал искать такси. В этот момент перед ним остановились два автомобиля.
— Следуйте за нами, пожалуйста, — властно и отчетливо произнес по-английски мужской голос.