Бог указал путь на Александровскую слободу. Но не бог, конечно, а безумный сюрреалистический бред породил «униформу» людей с собачьими головами и метлой у седла. Именно с этими людьми-убийцами вернулся царь в Москву, чтобы объявить войну собственной стране.
Карамзин о «победоносном» походе на Новгород:
«Ежедневно от пятисот до тысячи и более новгородцев били, мучили, жгли каким-то составом огненным („составною мудростию огненною“, которую летописец называет „поджаром“), привязывали головою или ногами к саням, влекли на берег Волхова, где сия река не мерзнет зимою, и бросали с моста в воду целыми семействами, жен с мужьями, матерей с грудными младенцами. Ратники московские ездили на лодках по Волхову с кольями, баграми и секирами: кто из вверженных в реку всплывал, того кололи, рассекали на части. Сии убийства заключились грабежом общим».
«Сие, — как говорит летописец, — неисповедимое колебание, падение, разрушение Великого Новагорода продолжалось около шести недель».
Поход на Новгород состоялся в 1570 году, и сразу же последовала расплата за безумие. Вновь у стен Москвы появился хан, на этот раз Девлет-Гирей из Крыма, бездумно оставленного ордынцам в погоне за легкой, как казалось, добычей на западе. Царь, «храбрый» в Новгороде, где лично творил и суд, и расправу, и грабеж, в новой опасной обстановке спасает шкуру, бежит в Александровскую слободу и дальше, а тем временем двадцать четвертого мая 1571 года в праздник Вознесения хан подступил к Москве и зажег предместья.
«Небо омрачилось дымом, поднялся вихрь, и через несколько минут огненное бурное море разлилось из конца в конец города… Народ, воины в беспамятстве искали спасения и гибли под развалинами пылающих зданий или в тесноте давили друг друга, но отовсюду гонимые пламенем, бросались в реку и тонули».
«Кто видел сие зрелище, — пишут очевидцы, — тот вспоминает об нем всегда с новым ужасом и молит бога не видеть этого вторично».
Даже Девлет-Гирей, обозрев с Воробьевых гор кучи дымящегося пепла, покрытые грудами обгорелых человеческих и конских трупов, не стал штурмовать Кремль и ушел от Москвы.
Любопытно, что, уходя, хан послал царю грамоту, в которой писал:
«Я везде искал тебя, в Серпухове и в самой Москве, хотел венца и головы твоей, но ты бежал из Серпухова, бежал из Москвы — и смеешь хвалиться своим царским величием, не имея ни мужества, ни стыда! Ныне узнал я пути государства твоего: снова буду к тебе…»
Хан сдержал слово и в будущем, 1571 году, «не расседлывая коней», двинулся в набег. Но на этот раз, хотя царь и вновь убежал, встретил орду на Оке князь Михаил Воротынский. Встретил, обратил в бегство, настиг, умело применил артиллерию, заманивая врагов в места, где они валились грудами под огнем укрытых в засадах пушек. Из ста двадцати тысяч воинов хан увел едва двадцать, бросив знамя, шатры и обозы.
А что же победитель? Через десять месяцев после победы шестидесятилетнего князя по обвинению в чародействе связанного положили между двух огней, и сам Иван жезлом пригребал пылающие угли к телу потомка Михаила Черниговского, погибшего в Орде за то, что отказался поклониться символу Чингисхана! И жертву Орды, и ее победителя постигла одинаковая участь. «Ты служил отечеству неблагодарному», — заметил о Воротынском разорвавший с «неблагодарным отечеством» Андрей Курбский.
Конечно, трепетавший от страха безумец не мог простить того, кто спас его государство, его трон, а возможно, и жизнь…
Но всему приходит конец. Унизив страну, разорив народ, положив введением «заповедных лет» начало новому рабству, завершив бесчисленные убийства убийством сына и наследника, состоявший в седьмом браке тиран ушел. В начале 1584 года обнаружилась в нем страшная болезнь — следствие страшной жизни: гниение внутри, опухоль снаружи. Но еще за пять лет до смерти прозвучало над ним страшное пророчество Курбского: «…должны погибнуть со всем своим домом те, кто опустошает свою землю и губит подданных целыми родами, не щадя и грудных младенцев…»
Запомним эти слова — «погибнуть со всем своим домом»!
В дни, когда трое монахов пустились, миновав все еще страшную в своем звучании Ордынку, в рискованный путь, пророчество Курбского вроде бы уже сбылось. Поцарствовал и умер незлобивый, слабоумный Федор, еще при жизни его, по официальной версии, сам зарезал себя в припадке падучей малолетний Димитрий. На престоле царь иной крови. И никто не подозревает, что «тень Грозного усыновила» одного из трех божьих людей, верста за верстой удаляющихся от Москвы к теплым землям прежепогибшей украйны.