Анюта обхватывает себя за тонкие локти. Парень накидывает на нее куртку, и она принимает ее зябким движением плеч.
— Толич, почему мы сюда пришли? — спрашивает Анюта.
— Вы красавица, — говорит Толич. — Как я этого раньше не замечал!
Она улыбается:
— Теперь заметили?
— Еще бы, черт возьми! — говорит Толич и ерошит волосы. — Сейчас я вам подарок сделаю.
— Какой?
— Сейчас… Глядите туда. — Толич кивает на забор, на косые крыши цехов. — Сейчас я скажу: раз… два…
Толич останавливается.
— …Три, — говорит он.
Над забором появляется слепящий край лунного диска.
— Ой… — говорит Анюта и зажмуривается.
Помаленьку выползает луна. Глаза парня Толича широко открыты.
— Здравствуй, луна, — говорит он. — Здравствуй, визитная карточка ночи.
— Здорово, — говорит Анюта и смотрит на Толича.
— Я, конечно, не умен, — говорит Толич. — Но я чертовски талантлив. Анюта, это ирония. Я вас завлекаю.
Анюта не отводит глаз от Толича и тихонько улыбается.
— Толя… — говорит она. — Какой вы еще мальчик! Не обижайтесь.
Она протягивает ему руку и спрыгивает с парты.
Потом они уходят со школьного двора.
Вдалеке на улице затихают их голоса.
— …Я еще не умею с вами разговаривать, — доносится голос Толича. — Понимаете? Я не волшебник, я только учусь…
Мы выходим из укрытия и усаживаемся на их место.
Лицо у Кати печальное.
— У всех одно и то же, — говорит она. — А потом они распишутся. Или так будут жить. А потом у них кто-нибудь родится, и опять будет то же самое.
— Пошли домой, Катенька, — говорю я.
— Нет, — говорит она. — Я еще с вами побуду.
— Зачем?
— Расскажите мне про разлуки.
— Зачем?
— Вам станет легче. Отделаемся от этого дела.
— Идет, — говорю я. — Пора от этого отделываться.
Разлука 1
Шурка-певица
Свист и скрежет огромного пространства врываются в нашу квартиру. Это я у себя в комнате настраиваю новенький приемник. Мама сидит в столовой одна, опустив голову. Отца нет.
Раздается звонок в дверь.
Я поднимаюсь и бегу к дверям.
— Папа пришел, — бросаю я на ходу.
Мама поднимает голову и смотрит в коридор. Я отворяю дверь и отступаю назад. Это пришла Шура, нарядная и красивая.
Мама побледнела и встала со стула. Шура медленно пошла к ней и остановилась.
— Николая Сергеевича нет… — говорит мама.
— Я к вам, Вера Петровна. Поздравьте меня… — говорит Шура. — Я выхожу замуж… Дороги наши расходятся… Не думайте ничего плохого… Николай Сергеевич — святой человек.
Мама обняла ее за плечи и заплакала.
И тут опять раздается звонок в дверь.
Мама идет открывать. Входит отец, Шура отшатывается к вешалке.
Отец бледен и пьян. Никто никогда не видел его пьяным. Бедный пьяный святой. Так была спасена наша семья. Потому что Шура любила нас всех, бывшая Шурка-певица стала комсомольским работником, время было тревожное, и Шурке-певице было не до песен.
С этого момента я много думал о святости. Иногда я думал о ней так, иногда этак. Одно время я даже думал, что святость — это храбрость от трусости. Потом я отказался от этой мысли и стал только спрашивать: а что такое святость? Детский вопрос, правда? Но потом я понял, я понял, что вопросы называются детскими, когда на них взрослые ответить не могут.
— А-а… Шура? — говорит отец, держась за притолоку. — Поздравляю вас. Вы выходите замуж… Это хорошо…
Мама смотрит то на Шуру, то на отца. Рот Шурки-певицы улыбается, а глаза горят черным огнем.
— Что-то я хотел сказать… — говорит отец.
Он сдвигает на затылок фуражку и трет потный лоб.
— Ах да… как это у вас там в Испании? Любовь свободна, мир чаруя, законов всех она сильней… — говорит он.
Он качнулся.
Шура кинулась к нему.
Но он отстранил ее и прошел в детскую. Так называлась моя комната.
Мать провожает отца взглядом и оборачивается. Шурка-певица беззвучно рыдает и кусает белые костяшки пальцев, стиснутых в кулаки, и старается не закричать.