— И верно, ловкий ты какой! — восхитился Пётр Симеонович. — Работали вместе в охотхозяйстве, в отстойнике, то исть в дисциплинаторе — так по-правильному. Я вообще со зверьём с малых лет…
Я больше не слушал, пошёл мимо дверей боксов, вглядываясь в их стекликовую зелень. Видно через них было плохо, потому что внутри горел только приглушённый свет, но я не столько силился что-то разглядеть, сколько стоял то у одного, то у другого, прислоняясь горячим лбом к прохладной рифлёной поверхности.
Вчерашние мутные мысли ко мне вернулись. Так-то понятно, что животные чувствуют эмоции, и енотки могли понять что-то по настроению Алёны, но могло быть и так, что она, или доктор Осин, или Сава сказали что-то вслух, ведь никто из них ради животных не стал бы осторожничать…
Я дошёл до бокса с гризли и постоял у двери.
В это время щёлкнул тумблер, и у зверей зажёгся яркий дневной свет.
— Подъём, — скомандовал Пётр Симеонович на весь блок, — мыться и завтракать!
Я поглядел в бокс медведя и ахнул.
— Пётр Симеонович, Пётр Симеонович, а почему гризли зафиксирован? — бросился я к зоотехнику. — Алёна Алексеевна ещё вчера велела его освободить.
— Так ли? Сава, видать, позабыл мне доложить. Но это мы сейчас. Исправим, не волнуйси.
Пётр Симеонович подхватил электрошокер и открыл дверь.
— Ты не входи, — скомандовал мне через плечо так строго, будто и не он вовсе.
Я остановился у входа.
Пётр Симеонович подошёл к зверю, который был растянут на кушетке точно так, как мы оставили его вчера. Мало того что без малейшего движения тело наверняка затекло, ремни фиксаторов мешали ему перекинуться в аниму. Известно, что оборотни принимают гомункулярную форму только рядом с человеком, и всем им просто необходимо хотя бы на несколько часов в сутки переходить в аниму и отдыхать.
Пётр Симеонович оглядел зверя со странной ухмылкой, потом нажал кнопку, и фиксаторы разом отстегнулись с громким щелчком.
— Давай-ка, — сказал Пётр Симеонович и пихнул медведя выключенным шокером в бок. — Свободен.
Тот тяжело перевалился с кушетки на пол, встал на четвереньки. Конечности у него подрагивали, видно было, что застоявшаяся кровь, снова наполняющая сосуды, причиняет боль.
Пётр Симеонович ногой подвинул медведю миску с водой, и тот принялся жадно лакать, время от времени переводя дух.
— Ничего, отойдёшь, — сказал Пётр Симеонович, — и не такое, небось, видывал. Ишь, рёбра-то поломаты. Сейчас доктор придёт, так ты не смей её пугать, она душа-человек, ты к ней с добром, и она к тебе. Понял меня? То-то, смотри. Пойдём-ка, парень, — обратился он ко мне без паузы, так что я вздрогнул от неожиданности.
Он вышел и нажал кнопку замка. Но пока дверь закрывалась, я успел увидеть, как гризли поднял голову от миски с водой и посмотрел на меня, чуть опустив нижнюю губу, как делают медведи, угрожая. Взгляд его глубоких глаз был полон ненависти.
Вместе с Петром Симеоновичем мы убирали в боксах и выдавали зверям положенный завтрак, когда пришла Алёна. От вчерашней озабоченности не осталось и следа — она держалась по-прежнему чуть-чуть насмешливо.
— Ну, мальчики, сегодня вас ждёт много бумажной работы. Нужно перенести данные о здоровье животных из компьютерной системы в бумажные карты.
— Это странно, — заметил Вилли, — зачем нужно дублировать информацию на бумажных носителях? Прошлый век какой-то.
— Точно, Вильямс, — согласилась Алёна. — Когда-нибудь от бумажных карт совсем откажутся, но не сегодня. Терпеть не могу бумажную работу, поэтому и перекладываю её на вас, — засмеялась она.
Делать было нечего, Алёна отвела нас в свой кабинет, такой же чистенький и беленький, как и она сама, достала из шкафа и плюхнула на небольшой столик у окна стопку папок разной степени потёртости, включила рабочий ноутбук и ушла проводить осмотр.
Вилли брезгливо потрогал верхнюю, особенно засаленную папку.
— Предлагаю метод разделения обязанностей, — сказал он. — Я диктую информацию, а ты пишешь. Так будет быстрее.
Я не стал спорить, так как всё ещё чувствовал себя немного виноватым перед Вилли, да и пыльные папки, исписанные, уставленные штемпелями карты и справки меня не пугали — наш дом был полон старых книг и документов, иногда потрясающе интересных.
Я взял первую. Это была карта пожилого чёрного медведя. Его гомункул, когда мы его осматривали, выглядел очень плохо: одышливый, лысый и беззубый старикашка. Я пробежал глазами по убористо исписанным строчкам.
— Ты знаешь, что у чёрного медведя есть кличка — Помидорка? — спросил я Вилли.