Сегодня вечером мысли Ангела витают на стороне несколько часов. После окончания дела она долго убирается: спальня; ванная; гараж; инструменты. Черные пластиковые мешки удачно помещаются в багажник «БМВ». Она едет на полуостров Миура и погребает останки в горах, в нескольких километрах друг от друга. Голову зарывает на самом высоком месте, с которого хорошо видно океанскую гладь.
Когда она возвращается в дом доктора, на востоке уже брезжит серый рассвет. Здесь Ангел впервые замечает Будду, лежащего на боку под сосной. Ангел с любопытством его осматривает. Спереди статуя выглядит древней, но спина подозрительно чистая – похоже, сделана из другого материала. Она идет в гараж, достает молоток. Один удар – и спина разлетается на тысячу кусков. Внутри слой оранжевого упаковочного пенопласта. Ангел вытаскивает его, и видит под ним двенадцать отделений, в них – небольшие блоки, завернутые в бумагу ручной выделки. Ангел осматривает их один за другим. Девять золотых слитков и три толстых пачки банкнот. Будду и слитки она кладет в багажник «БМВ». Банкноты относит в дом и пересчитывает на кухонном столе. В каждой пачке пять миллионов иен: денег достаточно, чтобы построить хороший домик с внутренним двором. Она рассовывает пачки по полиэтиленовым мешочкам и засовывает на дно своего чемодана.
Наверху Ангел переодевается в любимую футболку. На груди портрет Боба Марли с развевающимися дредами. В соседней комнате посапывает Чен-ли. Еще час – и снотворное перестанет действовать. Ангел стаскивает ее вниз, пристегивает к заднему сиденью «БМВ», везет в центр Тиба-сити. Когда она подъезжает, ресницы Чен-ли начинают подрагивать. Ангел прислоняет ее к киоску-автомату на пустынной улице, где одни дешевые бордели. Затем подъезжает к берегу и паркуется среди пакгаузов и складов металлолома. Разбивает Будду молотком и бросает обломки в грязные воды Токийского залива.
Что же делать с золотом? Ангел смотрит на мутные желтые слитки, ощущая опасный вес сокровища. У нее уже есть десять миллионов иен в банкнотах; хватит на хороший дом, на счастье для ее семьи, на то, чтобы мечты сбылись. А золото – это значительно больше. Такого рода мечты – не ее, а чьи-то чужие. Ангел не желает себе неприятностей от чужих мечтаний.
Ей приходит в голову мысль: не послать ли пару слитков Мори. Она представляет себе Мори, который больше не работает детективом, а стал скучающим богатеем в дорогой одежде, с дорогой любовницей в Гиндзе, с дорогими хобби, вроде игры в гольф или коллекции китайского фарфора. Мысль забавная и печальная: Мори, переставший быть Мори. Нет, думает Ангел, не следует дарить неприятности.
За причалами виднеется пейзаж из научно-фантастической манга: бетонные ромбоиды без окон, трубы, столбы и надземные переходы; сферические цистерны, похожие на гигантские мячики для пинг-понга. Из этой гущи в залив выдается узкая полоска дамбы. Ангел медленно переезжает через два изогнутых дугами мостика и паркуется рядом с дамбой. Вокруг никого. Все чисто, неподвижно, все вибрирует от приглушенного гула невидимых механизмов. «Комплекс водоочистных сооружений», – гласит вывеска. В городе, где родилась Ангел, к отходам иное отношение. Но если выбирать, где жить, Ангел поселилась бы среди дохлых собак, гниющих отбросов и битого стекла.
Ангел совершает пять прогулок вдоль по дамбе с золотыми слитками в руках. Доходит до конца и роняет ношу в глубокую, грязную, черную воду.
Последний заезд в дом доктора. Ангел час убирается и приводит все в порядок. Простыни выстираны, тарелки и чашки убраны, не оставлено ни волоска. Больше нет ни следа ее присутствия. Она оставляет на подушке доктора простую записку – никаких объяснений, только благодарность за все. «БМВ» остается в гараже. Кассеты с музыкой она забирает с собой в «мазду».
Ангел любит оставлять все после себя в опрятности. В мире и так слишком много беспорядка, слишком много уродства. Но вещи не становятся опрятными сами по себе. Кто-то должен над этим поработать. Ангел хорошо поработала в доме доктора, отскребая пятна с ковра, стирая грязь со стен. Она поработала и над тем, чтобы отчистить жизнь Мори от мерзкой опасности. Это и был ее подарок – нечто такое, чего он сам для себя никогда бы не сделал.
Понадобилось тщательное планирование. Прежде всего Ангел и ее подруга Кристал отправились в недавно обанкротившийся стриптиз-клуб. Подруга позвонила Чен-ли, сказала, что хочет кое-что срочно купить. Деловая женщина Чен-ли не смогла отказаться. Когда она вошла в заплесневелую темноту клуба, Кристал сидела, скорчившись, на сцене с видом полной безысходности. За занавесом притаилась Ангел с чулком, полным стоиеновых монеток. Одно движение запястья – и Чен-ли повалилась, как мешок с ямсом. Они связали ее ремнями от костюма для садо-мазо-номеров, которые нашли в сундуке, вкололи докторова морфия и затащили в багажник «БМВ».
В доме доктора Ангел стащила кожаную маску с лица Чен-ли, разбудила ее пощечинами и холодной водой и подробно объяснила, чего от нее хочет. Угрозы не потребовались. Умная девочка, Чен-ли увидела большой топор, блестевший на столе. Она прочитала в глазах и тоне Ангел ясное намерение.
Все прошло гладко и чисто. Конец тоже будет чистым: золотых слитков нет; Волка нет; его «мазда» поставлена на долгосрочную парковку в аэропорту Нарита. Мори останется Мори, как ему и надлежит. Доктор встретит смерть в одиночестве, как ему и надлежит. Ангел улетит домой, как ей и надлежит.
Босая нога на педали газа; Ангел поворачивает громкость музыки на максимум. «Мазда» несется по шоссе.
Двадцать два
Середина августа, Праздник мертвых. Шесть миллионов сарариманов отбыли домой в родные городки в поездах, упакованных на 180 %. На несколько дней улицы становятся необычно пусты и спокойны. Большинство баров и ресторанов Гиндзы закрыты, но в Синдзюку все работает – для тех, у кого нет родного городка, или нет зарплаты, или для тех, кто просто не хочет слишком много перемещаться в такой зной.
Кабинет Мори – без штор, без кондиционера – превратился в бетонную печку. Закинув нога на стол, Мори обмахивает лицо веером, на котором изображен иероглиф «прохлада». Вид этого иероглифа мало помогает. Разгрызать кубики льда помогает лучше. Эту привычку он перенял у отца. А еще в жару его отец снимал штаны и бродил по окрестностям в хлопчатобумажных трусах. В наши дни так не сделаешь. Окрестностям это не понравится, клиентам тоже. Особенно тому конкретному клиенту, который с минуты на минуту должен постучаться в дверь.
Мори поворачивается к окну. Небо глубокое, угнетающе синее; ни клочка облака, ни дыхания ветерка. У маленького храма на той стороне улицы цикады стрекочут в ветвях деревьев. Внизу, прямо напротив, останавливается такси. Дверь открывается, появляется конфетнорозовый зонтик от солнца. Скорее всего, это она. Кто еще приедет с такой штукой в такое место? Как подтверждение на тротуар выпрыгивает тускло-коричневое пятно. Это Кэндзи, собака, которая научилась бесшумно лаять.
Когда в дверь звонят, Мори уже надел ботинки и носки и приготовил две чашки кофе со льдом. Кимико Ито входит в комнату, властно-элегантная, за ней трусит Кэндзи, черно-розовый язык свешивается из пасти.
– Сидеть! – приказывает Кимико Ито.
Кэндзи плюхается провисшим брюхом на пол и поджимает лапы. Он выглядит хуже, чем в прошлый раз, тусклее и толще. От уголков глаз разбегаются серебристые полоски – выглядит так, будто он плакал. Что может довести немецкую овчарку до слез? Прошлое, конечно, и потерянное будущее. Все неубитые олени, все непокрытые суки, вся собачья суть, вынутая из него беспощадной добротой Кимико Ито.
Она недоуменно озирается:
– И это ваш офис?
– Да, – как бы извиняется Мори.
– Здесь так жарко. Вам не трудно сосредоточиться?
– Привык.
Кимико Ито кивает. Она сделана из фарфора, выглядит так, будто ни разу в жизни не выделила ни молекулы пота.