Я же, подумав: «Не на того ты напал, Гена», сказал следующее:
— Думаю, воины не согласятся с Вашим мнением. Их успокаивает мысль, что сам Хатиман благоволит им. А это, заметьте, играет не последнюю роль в битвах. Может, я и приму Ваше предложение. Но только лишь тогда, когда соседи не будут нам грозить войной.
Немного подумав, Генпаку ответил, не желая так легко сдаваться:
— Прошу Вас подумать. Ведь в противном случае я боюсь, что не смогу провести ритуал и дать то, что Харуна так желает. Да и если честно, мы, монахи, порицаем отношения, не связанные брачными узами…
— Воля ваша. Но и Вы не забудьте, что в этом случае, Вы теряете возможность построить свои храмы на наших землях. Не говоря уже о денежной помощи, которую предоставит Харуна своим братьям по вере. Мне кажется, что Вы просто угрожаете, — добавил последнею фразу, видя, как монах начал улыбаться моим словам.
— Должен же я был попробовать. И, между прочим, я Вас представлял совсем иначе.
— Дайте угадаю, Вы предполагали, что встретите здесь демона?
— Ну, не то чтобы демона. Но скорее, человека, которому чуждо слово «любовь». Приятно удивлен, что Вы дорожите Вашей госпожой…
Улыбка монаха стала ехидной, что мне захотелось стереть её с его лица.
— Возможно, мне придётся возродить веру наших отцов, — попробовал вывести из себя Генпаку.
Но тот лишь изрядно повеселился за мой счет и добавил, шутя:
— Тогда я не имею права отказывать госпоже Харуне.
Но в этот момент мы-то с «Геной» понимали, что в каждой шутке есть лишь доля шутки…
Зал церемонии был набитый моими вассалами.
Предполагалось, что после церемонии, меня понесут в открытом паланкине по улице города Кацурао. Чтобы люди смогли почувствовать связь между своей госпожой.
Предложение Канске было разумно. Хотя меня не прельщала мысль, что придется улыбаться и активно махать народу, словно какая-то бездушная игрушка.
Сидя в самом центре, на виду у всех, меня одолевает легкое беспокойство. Монах Генпаку, отправившись за Канске, всё не возвращался. В такие минуты я не выношу незапланированные события.
Пока минута тянется словно час, я стараюсь правильно дышать и мысленно унести себя в другое место. Но, почему-то, кроме мысли о Канске, в голову больше ничего не приходит.
Наши отношения нельзя назвать идеальными. И понимание того, что мы не можем дольше вести себя так, выводит меня из себя. Всё же положение лорда обязывает…
Я не могу отказаться от власти и жить обычной жизнью. Но и от Канске отказаться я не в силах. Сама мысль, что Канске заживет счастливой жизнью без меня бросает меня в холодный пот.
Увидев в тот раз как Нобуцуна обрабатывала раны Канске, во мне проснулись чувства, которые я прежде в себе не замечала.
Конечно, сейчас я понимаю, что во мне говорила ревность. Но если в тот момент, увидь я, как они занимаются беспутством, думаю, не смогла бы этого так легко оставить…
Открывшиеся сёдзи привлекают мое внимание.
Канске вместе с монахом Генпаку заходит в зал, где в ту же минуту все взоры направляются на них. В отличие от Канске, Генпаку не замечает столь явное внимание к своей персоне и быстро подходит ко мне…
Церемония всё же утомительна.
Генпаку начинает читать сутры и после обхаживает меня с металлической тарелкой, от которой валит белым дымом.
После мы синхронно с Генпакой читаем сутры. То ли из-за дыма, то ли из-за монотонных сутр, у меня разбаливается голова.
Наконец, мы доходим до той части, где официальная церемония подходит к концу. Дело остается за малым — Генпаку, как представитель буддистского мира, должен дать мне новое имя.
На самом деле, я не горю желанием менять свое имя. Ведь мое имя мне нравится. К тому же, наши имена с Канске соединяют нас. Как-никак, это ведь из-за меня Канске получил имя Харуюки. Я сама приписала иероглиф «Хару» для Канске, отдав часть своего имени.
Генпаку не может не знать, как я дорожу своим именем.
Монах ободряюще улыбается, словно говоря, что всё понимает. Странно, но я быстро перестаю беспокоиться и начинаю ждать, когда монах обратится не только ко мне, но и всем присутствующим…
Присаживаясь, он наносит на свитке иероглифы и, быстро встав, показывает их сначала вассалам, и лишь затем мне.
— Я взял на себя смелость назвать свою сестру по вере новым именем. «Син-гэн» — эти иероглифы означают «мощь» и «таинственное». Надеюсь, Такеда прославится этим именем!
Вассалы не сдерживаются и выказывают свое одобрение.